Книга Орлеан, страница 16 – Юрий Арабов

На это Гиневра, олицетворявшая совесть, посмотрела на посетителей недовольным взглядом и повернулась мордой к стене.

– В общем, у нас к вам дело. Ваш сотрудник решил, наверное, провести роуминг и начал приставать вот к этой бедной убогой женщине… – И Рудольф Валентинович показал на Лидку, лицо которой перекосило от возбуждения и гнева.

– Я голову проломлю, если не отстанет, – пообещала бедная убогая женщина, не уточнив, правда, кому именно.

– Прикрой хайло, – ласково, с высоты своего авторитета посоветовал ей хирург. – Нам не надо никаких роумингов, дорогуша, – проворковал он секретарше, не намереваясь выпускать разговор из-под своего контроля. – Кстати, что означает роуминг в вашем случае?

– Мы только начали работать, – ушла она от ответа. – Все вопросы к руководству.

– Но все-таки?

– Ну… бывает телефонный роуминг, знаете?

– Ну и?..

– А у нас морально-нравственный.

– А кому он сейчас нужен… морально-нравственный? – опять вонзилась в разговор Лидка.

– Пока не нужен. Но мы исходим из законов рынка. Во всем мире спрос рождает предложение, согласны?

– Согласен, – кивнул Белецкий.

– Но в России наоборот. У нас предложение рождает спрос.

– Ну и дальше что?

– Мы предлагаем истязания по морально-нравственной части. И надеемся, что это будет востребовано обществом.

– Но угрожать-то зачем? – рявкнула Лидка. – Про смерть угрожать зачем?

– А морально-нравственное и есть смерть, – сказала кормящая мать. – Для многих. А для вас уж точно.

– Истязания… – задумчиво повторил Рудольф Валентинович. – От этого, наверно, можно получать наслаждение. Как у маркиза де Сада или Мазоха. Вы ведь сюда клоните, верно?

– Я никакого Мазоха до сих пор не получила, – опять встряла в разговор Лидия Павловна.

– Еще получишь. Я тебе объясню, как это нужно делать, – пообещал хирург.

– Речь не про то, – не согласилась с ними секретарша. – Но если вам хочется наслаждаться и хлестать себя по сусалам, то ради бога…

– Ты хочешь хлестать себя по сусалам? – спросил Рудик у Лидки строго.

– У тебя чего, крышу снесло? – и Дериглазова покрутила указательным пальцем у своего виска. – Не ожидала от тебя такой гадости.

– В общем, кончайте с этим, – сказал Рудольф кормящей матери по возможности твердо. – Мазоха мы и сами подымем. А морально-нравственного нам не нужно. А то мы милицию позовем.

Здесь младенец заволновался, зашевелил ножками и как-то печально застонал. Начала мотыляться и Гиневра. Она просунула морду сквозь прутья и стала их ожесточенно грызть.

– Ладно, – согласилась секретарша, поправляя грудь так, чтобы младенец поглубже захватил черный сосок. – Я вижу, что с вами каши не сваришь.

– Именно. Мы такие. Где сядешь, там и слезешь; плюнь в глаза – Божья роса… В общем, не съешь, а выплюнешь.

– А буква «М» на входе, – прервала дотошная Лидка эскападу своего кавалера, – это ведь от мужского туалета?..

– Значит, она опять перевернулась! – расстроилась кормящая мать. – Я сейчас не могу пойти… А вы, когда будете уходить, переверните букву наоборот.

– И что тогда случится? – поинтересовался Белецкий.

– А вы сами догадаетесь, – ушла секретарша от ответа. – Значит, что передать экзекутору? Как звать-то вас?

– Скажите, здесь были те, кому жизнь по барабану, – пробормотал хирург.

– Скажите, что была чета Дериглазовых, – Лидка взяла Рудольфа Валентиновича под руку.

– Это она Дериглазова, а я нет. – И Белецкий вырвался из-под ее крепкого локтя.

Они вышли в мигающий предбанник с детской верой в сердце, что странная ситуация наконец-то разрешена. Там же темпераментная Лидка закатила хирургу звонкую пощечину:

– Это тебе за Мазоха. А это за де Сада!.. – И в довершение она хлопнула любовника по заднице.

Раздался глухой звук, напоминающий тот, с которым падают вниз лопнувшие штаны.

Рудик вытер подбородок несвежим платком, потому что от пощечины у него из носа потекли сопли.

Не сказав ни слова, он пошел на улицу и посмотрел на букву «М», прибитую к двери сомнительного офиса. Взялся рукой за металлический квадратик и перевернул его вверх ногами…

– В самом деле… – пробормотал он. – Вот черт.

Перед ними вместо «М» оказалась “W”.

– И что это такое? – не поняла Лидка.

– “Welcome”, значит, – объяснил просвещенный врач. – А может быть, и не “Welcome”…

На улице была египетская тьма.

2

– …Я думаю, после нашего визита всё прекратится, – успокоил Лидку Белецкий, когда они подходили к ее дому.

– Что всё? – не поняла она.

– Эволюция видов, движение Земли, всемирное тяготение… А твой всё копает… – заметил Рудольф Валентинович, имея в виду Игоря.

Землекоп в темноте был похож на привидение. Его спину освещал фонарь на доме, пот катился градом, рубашка прилипала к телу, а он всё рыл и рыл, рыл и рыл… Грядка получалась высокой, гигантской – сродни братской могиле. Веселые звезды, перемигиваясь, смотрели с высоты на Игоря, а Бог не смотрел, потому что у него были другие дела.

– Это что, для коллективного захоронения? – спросил Рудик беспечным тоном счастливого человека.

– Да пусть себе роет, чего привязался? – махнула рукой Лидка.

– Не спорю. Он может рыть. Но сперва пусть объяснит, кого он хочет здесь похоронить?

Рудольф Валентинович в одно мгновение сделался липким, сладким и гадким. Эта липкость была не снаружи, она была внутри, от нее сердце прилеплялось к ребрам, а желудок поднимался к мозгам. Впрочем, для подобного феномена нашлись объективные основания: Рудик почувствовал нечто вроде ревности. Любить он не умел, но ревновал тем не менее всегда, потому что знал себе цену и его задевало, когда эту цену не знали другие.

– Да отвяжись ты, – отрезал довольно внятно Игорек, работая лопатой, как снегоуборочная машина.

– Что? Что ты сказал? – Щека Рудольфа начала дергаться, рука легла на невидимый курок, а где был этот курок, черт его знает…

– Не грузи, – глухо повторил землекоп.

– Хватит, Рудя, отстань, – попросила Лидка, но было поздно.

Белецкий ударил мальчика под дых. Кулак вошел в Игорька, как в физкультурный мат. Землекоп сразу же, без борьбы осел на землю и получил еще удар ногой в лицо.

– Вот сука… Вот тварь! – шептал Рудик, слегка добавив и упиваясь своей бесконтрольной силой.

Взрыв его ненависти был страшен. Игорек пополз на карачках к калитке. Хирург же взял в руки лопату и начал забрасывать его землей.