Онлайн книга «Черное солнце»
Да и само место Тониной работы, «контора» эта — несколько комнат на третьем этаже серого здания! считалась в городке, где она в молодости жила, местом нехорошим. Никто толком не мог объяснить, что там происходит. Но молва, как известно, на пустом месте не появляется. И Тоня об этих сплетнях знала. Но такая работа, где и ребенок мог находиться при ней, — оставить сына дома Тоне было не с кем! — и зарплата неплохая идет, очень ей тогда была кстати. И Тоня устроилась в эту контору уборщицей. Приходила по вечерам, когда сотрудники уже покидали помещение. Мыла полы, вытирала пыль. Ничего, что нельзя было трогать, не трогала, как и требовала того инструкция. Вот только коляску с сыном тайком от начальства Тоня брала с собой, ставила рядом, чтобы, если заплачет ребенок, сразу услышать. Сын Женька спал, а Тоня спокойно убиралась. * * * Теперь, когда погибшего в разборке сына Женьки уже не было на свете, а ее внук, родившийся уродом, находился в приюте «Юная мама» вместе со своей матерью Люськой, Тоня Семенова с содроганием вспоминала, как брала тогда с собой на работу детскую коляску. Тем более что погибший сын Женька не желал даже являться матери во сне. Презирал! Обиделся, видно, на свою мать сильно. Мало, мол, того, что внука в приют отправила, так даже и навестить его там не желает. Вот так бабушка! И как ни было Тоне плевать на соседей и людскую молву, на своего сына наплевать она не могла. Наконец Тоня решилась: накупила баночек с детским яблочным пюре, голубую пушистую фланелевую пеленку. Вытащила из своих запасов банку варенья — матери, для Люсъки-шалавы, — и отправилась. Приют «Юная мама» был похож на обычный многоквартирный дом. Но дверь «квартиры» Тоне Семеновой отворила не Люська, а какая-то женщина, как оказалось, воспитательница. * * * Тоня, собственно, и сама не знала, почему все-таки решила прийти, навестить Люську и внука. Наверное, все-таки хотела еще раз сказать Люське, что та шалава, еще раз предупредить, чтобы не лелеяла надежду вернуться когда-нибудь к ним, Семеновым, в дом… Потому что срок, на который мамы, похожие на Люську, могли оставаться в приюте, был ограничен — не больше года. И год этот рано или поздно истечет. Но, когда, поборов брезгливость, Тоня наклонилась над детской кроваткой, уродец ей улыбнулся. Тоня не любила читать книжки и не знала, что подобное уже случалось не раз. Это описывали еще античные авторы: когда самые свирепые наемные убийцы приходили убить младенца, он улыбался им — и они не смогли исполнить приговора. Всего этого Тоня, конечно, не знала. Но что такое сила улыбки невинного существа, которое, не подозревая о злости человеческой и коварстве и о том, как его ненавидят, беспечно улыбается ненавидящим его, Тоня Семенова узнала. Испытала на себе. И когда наконец она разогнулась над детской кроваткой, душа ее была смущена этой невинной улыбкой. Душа ее проснулась. И хмуро глядя куда-то в сторону, Тоня сказала своей невестке Люське: — Ладно! Перебирайся домой! * * * Ночью Тоне Семеновой приснился ее сын Женька. * * * Светлова сразу почувствовала неладное. У подъезда уже знакомого дома Семеновой толпились люди. Они были и на лестнице в подъезде, и на лестничной площадке перед дверью квартиры Семеновых. А сама дверь была распахнута настежь, и даже приставлена табуретка, чтобы не закрывалась. Такое бывает только в одном случае… Когда в доме похороны. Гроб был крошечный. Таких маленьких гробиков Аня в своей жизни никогда раньше не видела. И закрытый. Так хоронят тех, кого нельзя привести в божеский вид, чтобы продемонстрировать городу и миру. Изуродованных во время страшных автокатастроф, потерявших надлежащий вид… Уродливый младенец Женечка Семенов относился к их числу. Различие было только в том, что он таким в этот мир и явился. Увидев девушку из поликлиники. Тоня Семенова, кажется, совсем не удивилась. В прошлый раз она выгнала ее, потому что понимала, что не из какой она не поликлиники, а «крутится» тут… Потому крутится, что что-то выведывает, вынюхивает. Только такой охламон, как ее муж, позарившийся на дармовую выпивку, мог этого не понять. Тоне, в общем, не было дела до того, что эта светловолосая девушка собиралась у них выведать. Семенова боялась тогда только одного: что ненароком вылезет наружу то, в чем она и себе признаться не имела сил. А именно в том, что у Люськи родился урод, виновата, очевидно, она. Тоня. И это неизбежно бы «вылезло», начни Тоня Семенова вспоминать про свою жизнь в городке Октябрьский-27 и про Геннадия Николаевича Геца, фамилию которого якобы вскользь упомянула «девушка из поликлиники». Но теперь все это не имело значения. После того как Тоня забрала Люську и маленького Женечку из приюта, внук-уродец, к которому Тоня буквально с каждым днем привязывалась все сильнее, — всей душой! — прожил совсем недолго. И, потрясенная смертью мальчика, Тоня рассказала Светловой и про детскую коляску, которую тогда брала с собой на работу… И про эту работу… И про ту… — Тоня и не знала толком, как ее назвать! — которая навещала ее некоторое время назад, задолго до смерти маленького Женечки. * * * — И вы, конечно, понятия не имеете, как ее найти? — автоматически, без всякой надежды на положительный ответ, поинтересовалась совершенно ошеломленная рассказом Тони Светлова. — Почему же не имею… — Имеете?! — изумилась Светлова. — Она же это.., адрес мне свой оставила. — Адрес?! — Аня изумленно смотрела на Семенову. — Ну да… — У вас есть ее адрес?! — переспросила Светлова. — Щас вот погляжу… Где-то был. Семенова встала из-за стола, подошла к зеркалу и долго копалась в груде лежащей там всякой всячины — квитанций, каких-то ниток, коробочек, баночек. И наконец извлекла из этой груды листок. — Вот. Все она тут и написала. — Можно? Аня, не веря происходящему, приняла из рук Семеновой как великую ценность листок из блокнота. Светлова смотрела и не верила глазам своим: «Город П., улица Космонавтов, дом двадцать три…» |