Онлайн книга «Черное солнце»
— Да, представьте! Она прислала мне глупое письмо с угрозами и немыслимыми требованиями. Но что из того? Я и не думал относиться к этому всерьез. Мне, знаете ли, это было совсем не страшно. — Генерал, вы никогда не спрашивали о смерти Марион Крам. Хотите знать, как это случилось? — Она была больна? — По заключению экспертов, она была практически идеально здорова — для своего возраста. Все внутренние органы в идеальном порядке. Она погибла от циана. — Может быть, это самоубийство? — А потом, отравившись, она расшибла сама себе голову?! — Ну, не знаю… — А я знаю… Ее убили. А уже потом, мертвой, ей размозжили голову каким-то тяжелым предметом. Аня заметила, как генерал побледнел. — Искали орудие преступления. В том числе и на дне амстердамского канала. Но ничего не нашли. — Ну, чем же я-то могу помочь? Было заметно, что Тегишеву с трудом удается сохранять безразличный вид. — Почему вы не уничтожили письмо Марион Крам? — Почему? — Генерал усмехнулся. — А почему любят стерв? Именно потому, что они стервы. Милые добрые покладистые женщины — пресны. Скучны. Такой была Юлина мама. Самый решительный поступок, который она совершила, — это умерла. А так — ни рыба ни мясо — сплошное собачье заглядывание в глаза, материнская забота и «чего изволите?». Я, конечно, отыскал бы после того, как мы расстались, Машку — не выдержал. Но она упорхнула куда-то за границу. Вышла замуж. Ну а бегать за ней по миру мне уж было не с руки. Да и вряд ли она уже променяла бы эту их цивилизованную жизнь на мои условия. Пусть даже и генеральские. Но это я потом затосковал, много позже… А тогда, в Октябрьском-27, когда мне предложили повышение, я понимал, что если женюсь и увезу ее с собой, то пропал. Эта замечательная хищница разорвет меня в клочья: на тряпочки, колготки, шубки, брильянтики. Это ведь ее жизненное предназначение — поедать мужчин. С этим свойством такие, как она, знаете ли, рождаются. Перенять это, научиться — невозможно. Иногда обычные женщины пытаются им подражать. Начинают стервозничать, требовать и удивляются, когда их посылают — далеко и с легкостью. Не срабатывает. Таких женщин, как Маша, узнаешь с первого взгляда. И не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что к чему. Стоило взглянуть на нее… Конечно, для мужчин это сладкая погибель. Но я был молод, амбициозен, и мне хотелось еще «пожить»: сделать карьеру, иметь детей — наследников, семью, дом. Для всего этого замечательная Маша с ее дикими голубыми глазищами не годилась. И я ее бросил. Тут, знаете, даже есть момент утверждения превосходства: мне хотелось доказать себе — я сильней и могу это сделать. Могу, если захочу, избежать капкана, хоть Маше и казалось, что он уже захлопнулся. К тому же с помощью моей покойной ныне жены, вернее, с помощью ее отца, я быстро сделал карьеру, многого добился. Как видите, генерал. Почему я не уничтожил письмо Крамаровой? Да я бы не расстался с ним ни за какие деньги! Почему целуют коготки, которые норовят тебя оцарапать? Если хотите, мне было даже приятно. Потому что это означало, что, несмотря на прошедшие годы и на эту ее Голландию, она меня не забыла. То есть я тоже не давал ей покоя. Уверен и сейчас, что дело было не в деньгах — дело было в этой ее чертовой досаде: она не могла забыть, что ей не удалось удержать меня. Для таких женщин, как она, это равно профессиональному поражению. И простить мне, что я ускользнул, она, конечно, не могла. Я уверен, что бы ни происходило потом в ее жизни, она меня всегда помнила. А потому достать меня, помучить, напомнить о себе… — А Юлсу? — Что — Юлсу? — Она не могла догадываться о таком вашем отношении к Марион? Генерал пожал плечами. — Я, разумеется, никогда ей ни о чем не говорил. Но есть чувства, о которых невозможно не догадаться. А она… Он замолчал. — Да, а она, — вздохнула Светлова, — очень умная девочка. — Не могу не согласиться: умная. — И готовит отлично… Кстати, тот цыпленок, которым Юля меня угощала в ваше отсутствие, был замечательный! — похвалила Светлова. — Я, как говорится, с большим чувством и отменным аппетитом… — Ну и на здоровье! — А вот дочка ваша что-то даже и не попробовала.., столь замечательную стряпню. — Да, с аппетитом у Юли какие-то проблемы, — нехотя согласился генерал. — Бедная девочка! — Аня сокрушенно покачала головой. — Такая худенькая! — Бедная? — Игоря Багримовича словно пришпорили. Светлова довольно хмыкнула: «Ах, так, вы — неразговорчивый? Ну, что ж, посмотрим, посмотрим…» Прием был безотказным. Достаточно посокрушаться на предмет вашего дитяти — и любой родитель, нарушив обет молчания, тут же ринется в словесный бой и приведет вам множество фактов и аргументов, неоспоримо доказывающих, что его замечательный ребенок обладает целым сонмом достоинств. Генерал Тегишев не стал исключением из этого правила., Есть много крючков, заставляющих неразговорчивого и намеренно молчащего собеседника включиться в беседу. Самый безотказный — заговорить о том, что для него дорого, бесконечно дорого. — Да вы… Что вы понимаете? — искренне возмутился генерал. — А что… Может, я действительно чего-то не понимаю? — Да, а что бы вы сказали, если бы на той же самой кухне вам зажарила цыпленка Линда Евангелисте или Наоми Кэмпбелл? — Я бы сохранила косточки и определила их в домашний музей. — Ну и где? Где эти косточки?. Вот и глупо, что вы их не сохранили! И генерал величественно удалился. Вернулся он со стопкой иллюстрированных заграничных журналов. Он раскрыл их перед Светловой, и челюсть у нее тихо отпала. * * * «Черное Солнце»! Так именовали ослепительную брюнетку в этих изданиях. Тот нечесаный заморыш, что жарила цыпленка? То долговязое несчастное существо в растянувшемся трикотажном свитере-пижамке? Даром, что «пижамка» из дорогого бутика, а похожа на китайское нижнее белье эпохи «большого коммунистического рывка и великого кормчего». И эта красавица?! Эта звезда подиума и Юля — в одна и та же девочка?! — Юлсу! Черное Солнце… Так ее именуют папарацци. — Я могу ее увидеть? — Вряд ли. Юля теперь редко бывает в России. |