
Онлайн книга «Черное солнце»
![]() Собственно, за последние полтора года всего-то каких-нибудь пару раз. Ее трудно застать дома. Вы, кстати, совершенно случайно с ней пересеклись. Это, в общем, редкость. — Но все-таки она бывает здесь? — Только, когда ей… — Генерал не договорил. — ..когда ей становится плохо? — закончила за него Анна. — Да. Приезжает полечиться, отдохнуть. Не хочет этого делать там. Папарацци сразу разнюхают, что она… Она не слишком здорова. За свою карьеру волнуется. — Вы думаете, она боится именно папарацци? — Ну да! — То есть Юлсу волнует общественное мнение? — Ну да. Ее волнует мнение этих лягушатников. — Генерал нахмурился. — А зря! Я бы на ее месте плевал на них с высокой колокольни… В конце концов.., мы великая держава… — Но сами «лягушатники» вряд ли так думают. И вы не на ее месте, генерал. — Ой, забыли немцы, французы, поляки, чехи одна тысяча восемьсот двенадцатый год! Европа эта ваша… Прав был Жуков, когда уже на исходе войны сказал: а не пройти ли нам прямо до самого Ла-Манша? Если бы его послушали, где бы сейчас была ваша Европа? — Пожалуй, вы правы. Аня задумчиво смотрела на генерала. Она мысленно составляла для себя портрет Тегишева, дополняя его в процессе разговора все новыми и новыми качествами. Типично имперский человек — «Все наше лучше, потому что наше». Он так высокомерен, что и не подумал бы чего-то там в своей жизни стесняться. Он, генерал, своей жизни не стыдится. Марион Крам слишком долго прожила в Голландии, и расчет ее оказался не верен. Она-то рассчитывала на степень влияния общественного мнения. Но не существует для Тегишева ни мнения, ни влияния. Игорь Багримович смотрел на все именно с высокой колокольни. Почти на все. А уж на Европу — тем более. На все «их» мнения и точки зрения, и что бы они там о нем ни думали. Как он там сказал? «Знаете, как бы вам это объяснить… Я бы никогда не стал сводить счеты с женщиной, с которой был близок». Это верно; он может бросить, забыть, выгнать. Но ехать в Амстердам? Искать, беспокоиться, хлопотать, стрелять? И все это ради чего? Ради того, чтобы какой-нибудь «поганый журнальчик» не написал о нем пару-тройку неприятных строчек? И где?! В Европе какой-то, которую другой военачальник, маршал, хотел поиметь до самого Ла-Манша! Нет, Игорь Багримович Тегишев — типично имперский человек. Что-то тут не сходилось… Разумеется, у Тегишева был мотив и прямой повод убить Крам. Но что-то тут не сходилось. Дело в том, что у Тегишева явно был своеобразный кодекс чести. Ну, не может человек, собирающийся по-настоящему рисковать жизнью на дуэли, вероломно проломить череп женщине! Не может! Если он убил Крам… Если Тегишев мог убить ее, то почему не расправился с нею, Анной Светловой? А ведь ему даже и убивать самому Анну не надо было. Просто не дать себе труда в прошлое их свидание спасти ее. На то у него и существует желтоглазая хищница Маша, пасется в вольере. Просто оставил бы погибать. Получается, что Игорь Багримович — честный, порядочный человек. А честный, порядочный человек преступление совершить не может. И тем не менее точно известно, что одно преступление, давшее повод Крам его шантажировать, он все-таки совершил. А такое преступление разве мог совершить человек, для которого существует кодекс чести, твердые нравственные правила, принципы и так далее? Имперский человек Игорь Багримович мог сделать это только в единственном случае: если другая этика оказалась сильнее его личной. А именно — этика государства! Игорь Багримович — человек, для которого интересы государства всегда были превыше собственных. Вот в таком случае — когда речь идет о пользе государства, он и выбирать бы не стал! Не стал бы сомневаться и рассуждать: хорошо это или плохо! Он просто выполнил бы то, что ему полагалось выполнить по долгу службы. Как генерал, однако, разволновался, когда речь зашла о его якобы «личной нечестности», личном преступлении! Имуществом он военным якобы торговал. Да, такого обвинения он снести не может! Еще бы, Игорь Тегишев — и вор! Тут и до дуэли дело дошло бы! Другое дело, когда идешь на преступление ради интересов государства. Для поколения Тегишева такое преступление — и не преступление вовсе, а выполнение долга. И при таком взгляде на вещи создание любого вида оружия не преступно, а почетно, Но убийство Маши Крамаровой, его бывшей и, кажется, по сути, единственной настоящей возлюбленной — у Светловой не было никаких оснований не верить его словам, — это случай совсем иной, — Какая редкая вещь! — восхитилась Светлова; и прежде чем попрощаться с генералом, она подошла к этому «чуду». Он стоял в углу гостиной — маленький пузатый комодик. — Инкрустация костью, — сдержанно похвалился генерал. Анна восхищенно покачала головой. — Прелесть! — Это очень дорогой антиквариат. Пользуется невероятным успехом. Как только где-нибудь на аукционе появляется что-либо подобное, все ценители сходят с ума. — А вот это? Светлову, которая, как говорится, «ни уха ни рыла» не смыслила в такого рода ценностях, по правде сказать, больше интересовал стоявший на комодике подсвечник. — Тоже на аукционе приобрели? — Нет. Это Юля недавно купила где-то в антикварном магазине в Европе. Вот, привезла домой. — У девочки и вкус отличный! — И тут вы правы, — согласился генерал Аня попробовала приподнять бронзового Меркурия. — Ну и тяжесть! — Да! Орехи колоть вполне подойдет. Светлова понимающе кивнула: с некоторых пор ее интересовали все тяжелые предметы. * * * Дело в том, что уголовное дело по убийству Марион Крам, заведенное в Голландии, зашло в тупик. По горячим следам раскрыть его не удалось. По «не горячим» тоже не получалось. И постепенно конфиденциальная информация, которую следователи держали в тайне, стала просачиваться наружу. Тем более что Марион Крам была русской. И это не могло не интересовать газеты. И Карл регулярно делал для Светловой отчеты о прочитанном. Самое таинственное заключалось в способе умертвления, необычности способа, с помощью которого Марион отправили на тот свет. «Явной причиной смерти послужил сильный удар, нанесенный каким-то тяжелым предметом, которым ей размозжили лицо, просто снесли переносицу. Сплошное месиво! И это посчитали, разумеется, очевидной причиной гибели, — подвел итог Карл. — Трудно было не обратить внимание». |