Онлайн книга «Кубарем по заграницам»
|
— Небось, дорого с них сдирал за ужин? — Кто?! — Ты. — Помилосердствуй! Кто ж с гостей за ужин получает? Это бесплатно. Я их угощал. Повар готовил ужин, шампанское, фрукты, мороженое. — Сколько ж тебе это стоило? Небось — за… этого… закатывал в копеечку? — Ну как тебе сказать… Помнишь, мы сегодня после обеда пили с тобой этакую чуть-чуть газированную теплую дрянь на сахарине? Ситро, что ли? Ну вот сколько мы заплатили за бутылочку, помнишь? — Полторы тысячи. — Правильно. Так раньше — бал с музыкой, фонариками и ужином стоил половину такой бутылки. — Значит, я сегодня целый бал выпил? — Представь себе! И не лопнул. — Вот это сказка! У маленького мальчика бал в животе. Хе-хе-хе! — Да уж. Это тебе не Баба-Яга, чтоб ей провалиться! — Хе-хе! Не у отца три сына, чтобы им лопнуть. — Да… И главное, не Красная Шапочка, будь она проклята отныне и до века! II. Обнищание культуры
Володька Завтракая у одного приятеля, я обратил внимание на мальчишку лет одиннадцати, прислонившегося у притолоки с самым беззаботным видом и следившего за нашей беседой не только оживленными глазами, но и обоими на диво оттопыренными ушами. — Что это за фрукт? — осведомился я. — Это? Это мой камердинер, секретарь, конфидент и наперсник. Имя ему — Володька. Ты чего тут торчишь? — Да я уже все поделал. — Ну черт с тобой. Стой себе. Да, так на чем я остановился? — Вы остановились на том, что между здешним курсом валюты и константинопольским — ощутительная разница, — подсказал Володька, почесывая одной босой ногой другую. — Послушай! Когда ты перестанешь ввязываться в чужие разговоры?! Володька вздернул кверху и без того вздернутый, усыпанный крупными веснушками нос и мечтательно отвечал: — Каркнул ворон — «Никогда!» — Ого! — рассмеялся я. — Мы даже Эдгара По знаем… А ну, дальше. Володька задумчиво взглянул на меня и продолжал: Адский дух или тварь земная, — произнес я, замирая, — Ты – пророк. И раз уж Дьявол или вихрей буйный спор Занесли тебя, крылатый, В дом мой, Ужасом объятый, В этот дом, куда проклятый Рок обрушил свой топор, Говори: пройдет ли рана, Что нанес его топор? Каркнул Ворон «Never more» [38] . — Оч-чень хорошо, — подзадорил я. — А дальше? — Дальше? — удивился Володька. — Да дальше ничего нет. — Как нет? А это: «Если так, то вон, Нечистый! В царство ночи вновь умчись ты!» — Это вы мне говорите? — деловито спросил Володька. — Чтоб я ушел? — Зачем тебе. Это дальше По говорил Ворону. — Дальше ничего нет, — упрямо повторил Володька. — Он у меня и историю знает, — сказал со своеобразной гордостью приятель. — Ахни-ка, Володька! Володька был мальчик покладистый. Не заставляя себя упрашивать, он поднял кверху носишко и сказал: — …Способствовал тому, что мало-помалу она стала ученицей Монтескье, Вольтера и энциклопедистов. Рождение великого князя Павла Петровича имело большое значение для всего двора… — Постой, постой?! Почему ты с середки начинаешь? Что значит «способствовал»? Кто способствовал? — Я не знаю кто. Там выше ничего нет. — Какой странный мальчик, — удивился я. — Еще какие-нибудь науки знаешь? — Знаю. Гипертрофия правого желудочка развивается при ненормально повышенных сопротивлениях в малом кругу кровообращения: при эмфиземе, при сморщивающих плеврите и пневмонии, при ателектазе, при кифосколиозе… — Черт знает что такое! — даже закачался я на стуле, ошеломленный. — Н-да-с, — усмехнулся мой приятель, — но эта материя суховатая. Ахни, Володька, что-нибудь из Шелли. — Это которое на обороте «Восточные облака»? — Во-во. И Володька начал, ритмично покачиваясь: Нам были так сладко желанны они, Мы ждали еще, о, еще упоенья В минувшие дни. Нам грустно, нам больно, когда вспоминаем Минувшие дни. И как мы над трупом ребенка рыдаем, И муке сказать не умеем: «Усни», Так в скорбную мы красоту обращаем — Минувшие дни. Я не мог выдержать больше. Я вскочил. — Черт вас подери — почему вы меня дурачите этим вундеркиндом. В чем дело — объясните просто и честно?! — В чем дело? — хладнокровно усмехнулся приятель. — Дело в той рыбке, в той скумбрии, от которой вы оставили хвост и голову. Не правда ли, вкусная рыбка? А дело простое. Оберточной бумаги сейчас нет, и рыбник скупает у букиниста старые книги, учебники — издания иногда огромной ценности. И букинист отдает, потому что на завертку платят дороже. И каждый день Володька приносит мне рыбу или в обрывке Шелли, или в «Истории Государства Российского», или в листке атласа клинических методов исследования. А память у него здоровая… Так и пополняет Володька свои скудные познания. Володька! Что сегодня было? – Но Кочубей богат и горд Не златом, данью крымских орд, Не родовыми хуторами. Прекрасной дочерью своей Гордится старый Кочубей!.. И то сказать… Дальше оторвано. — Так-с. Это, значит, Пушкин пошел в оборот. — У меня больно-пребольно сжалось сердце, а приятель, беззаботно хохоча, хлопал Володьку по плечу и говорил: — А знаешь, Володиссимус, скумбрия в «Докторе Паскале» Золя была гораздо нежнее, чем в пушкинской «Полтаве»! — То не в Золя была, — деловито возразил Володька. — То была скумбрия в этом, где артерия сосудистого сплетения мозга отходит вслед за предыдущей. Самая замечательная рыба попалась! * * * Никто тогда этому не удивился: ни приятель мой, ни я, ни Володька… Может быть, удивлен будет читатель? Его дело. Косьма Медичис Бродя по Большой Морской, остановился я у витрины маленького «художественно-комиссионного» магазина и, вглядевшись в выставленные на витрине вещи, сразу же обнаружил в этих ищущих своего покупателя сокровищах разительное сходство с сокровищами в знаменитой гостиной Плюшкина. |