Онлайн книга «Смута»
|
– Боже мой! Зачем мы здесь? В нищей, в темной, в грязной избе… – У меня нет другого народа, отец. – У вас, ваше величество, и этого не будет, если мы тотчас не отправимся к его величеству супругу вашему. – В могилу, что ли? – Марина, уймись! Мой долг – печься о счастье моих детей. – Нет! Это вы уймитесь, отец! – Марина Юрьевна выпрямилась, лицо у нее было белое, лоб в испарине. – Вы только представьте себе эту чудовищную картину. Мы являемся в стан… Вора. Вора, ибо человек, объявивший себя Дмитрием, – обманщик. И вот я, царица, урожденная Мнишек, на глазах многих тысяч людей, на глазах лучших людей Речи Посполитой – Вишневецкого, Сапеги, моего дяди, моего брата, моих фрейлин – обязана в чужом человеке… узнать мужа. – Но все желают этого! Все тоже узнают… И уже узнали. – Боже мой! – Слезы посыпались из глаз Марины Юрьевны, как сыплется во сне жемчуг. Ни одна слезинка не пролилась, не оставила следа на щеке. – Марина! – заломил руки пан Мнишек. – Мы служим Речи Посполитой, высшим государственным интересам. Мы служим римскому престолу. Твоя жертва – угодна Богу. Марина Юрьевна толкнула от себя стол. – Вы договорились, ваша милость, до кощунства! Ложь – угодна Богу! Опомнитесь, ваша милость! – Государство не ведает ни лжи, ни правды, ему дорог выбор, лучший вариант. – Я не гожусь на роль шутихи, ваша милость. Если вы желаете быть шутом – извольте. Я же отправляюсь восвояси, к матушке моей. – Да кто же отпустит вас, ваше величество?! – Мнишек картинно уронил на грудь седую голову. – За вас кровь проливают! Упал на колени, обвил руками ноги дочери. – Марина, не погуби. Ваш отец должник. Стоит мне возвратиться домой, как меня тотчас ввергнут в долговую яму. Вам не жалко Речи Посполитой – бог с ней, с Речью Посполитой! Вам не страшно нарушить святую волю Ватикана – бог с ним, с Ватиканом! Но – отца своего спасите от тюрьмы, от разорения, от позора. Братьев ваших спасите! Род Мнишков! Принялся чмокать царские башмачки. – Постыдитесь, отец! – У меня нет стыда! Спаси! Ради детей моих, ради вашей матери, ради всех будущих Мнишков! Спаси! Спаси! Марина Юрьевна вскочила, отбежала к печи. – Сколько вы собираетесь запросить, ваша милость, на торгах, где товаром – ваша дочь? – Триста тысяч! – выпалил отец. – Но вы-то, ваше величество, вернете себе царство. Дверь заскрипела, отворяясь, и на порожек стала девочка лет пяти. – У нас каша в печке, – сказала она, тыча пальчиком. – Каша?! Ах, каша! – Марина Юрьевна нашла глазами ухват, повертела в руках, приноравливаясь, отставила заслонку, подхватила ухватом закопченный горшок, достала и, подумав, отнесла на стол. Девочка юркнула к печурке, взяла тряпицу, обхватила горячий горшок и бегом из избы. – Я тоже хочу есть, – сказала Марина Юрьевна. 28 К деревне подошел еще один отряд, посланный из Тушина. Отряд вел князь Василий Масальский-Рубец, воевода Дмитрия Иоанновича, основатель далекой Мангазеи… Марина Юрьевна вдруг сразу успокоилась. Масальский был предан Дмитрию Иоанновичу. Если он и теперь ему служит, значит, служит – ему. Поезд снова тронулся в путь, к Любинице. Здесь остановились, и прочно. Их милость Юрий Мнишек желал твердых гарантий. Марина Юрьевна каждое утро ходила на пасеку: медом дышать, на рябину смотреть. Пасека стояла на краю рощи. Все деревья в роще липы, клены да рябины. Поля были убраны, но между полем и лесом была оставлена полоса с треть версты. Здесь росли медоносы. Третий день стояли в Любинице, третий раз Марина Юрьевна отправлялась на пасеку. Уже без фрейлин, покусанных пчелами, с отцом Фаддеем, тоже отмеченным пчелой. Марина Юрьевна была в восторге: пчелы не трогали ее величество. – Царица пчел благоволит к царице людей! – изрек Юрий Мнишек и повторил сей красавец образ столько раз, что даже привыкшая ко всему прислуга краснела, слушая их милость. Марина Юрьевна приказала постелить ковер у самых дуплянок, чтобы не только слышать пчел, но и видеть. Отец Фаддей мужественно стоял подле государыни, опустившейся на ковер, и научал снисхождению к русским людям: – Они были темные, кровавые язычники, и Бог послал им в наказание лукавомудрствующих византийцев, которые способствовали распространению среди русских самого отвратительного мистицизма. В Киеве, скажем, некоторое время митрополичью кафедру занимал византиец Константин. Умирая, он завещал не погребать его тело, а извергнуть из города. То есть попросту выбросить. Русские схитрили, охраняли труп от собак и на третий день погребли с почестями… Бац! – Марина Юрьевна слышала щелчок. Пчела вонзилась в самое веко ученого монаха, но отец Фаддей даже не шелохнулся. – Я рассказываю вам об этом, ваше величество, потому, – продолжал он свои размышления, – что русскому доброму народу необходимы добрые, разумные, благожелательные наставники. Если вы отринете союз с человеком, приведшим войско к Москве, то будет упущена замечательная возможность сделать доброе уже сегодня. А ведь завтра может и не наступить. Бац! – Вторая пчела стрельнула почти в то же самое место. – Святой отец! – взмолилась Марина Юрьевна. – Немедленно ступайте к нашему врачу. Это не просьба, это повеление моего царского величества. Монах поспешно удалился, и Марина Юрьевна осталась одна, если не считать укрывшуюся за деревьями охрану. В теплом воздухе мелькали темные точки и запятые. «Не будь я царица, пчелы набросились бы на меня? – с удовольствием подумала она. – Почему пчела милует мою царскую милость? Или у испытавшего всеобщее подобострастие сама кровь переменяется?» И ясно ощутила в себе неутолимую жажду подобострастия. Вдруг вспомнила, что с самого дня отъезда из Ярославля ни разу не потянуло в прошлое. – Я снова живу, – сказала она себе. Сердце забилось толчками. «Если он кто-то другой, то… надо отказаться от царства? Лишиться царства? А чтобы не лишиться…» Брезгливая дрожь покрыла ее прекрасное тело мурашками. Она гордилась шелком этого тела, она без усмешки называла его прекрасным. – Ни за что! – сказала она себе, умирая от безобразного отвращения. – Ни за что… Глаза бессмысленно бежали по оранжевым гроздям на рябинах. Ей захотелось, чтобы ягоды обернулись каплями крови… Поднялась с ковра, пошла прочь, и над головой ее, изумляя охрану, венком вились золотые пчелы. – Ваше величество, радуйтесь! – Отец в алом кафтане простирал одну руку к ней, другую к незнакомому человеку. Невысокий, очень плотный, на лицо хоть раз взгляни, хоть десять – не запомнишь. Но вот что сразу почувствовала Марина Юрьевна: воздух над этим человеком замер, завороженный, и люди вокруг стояли как столбы. |