Онлайн книга «Никон»
|
Никон остался один. – Вот тебе и патриарх! – сказал себе. – Что из того, что патриарх? Он ушел, и все тут. Натянул ночную рубаху, лег на мягчайшую свою постель и лежал без сна, не пуская в голову ни единой мысли. 25 А между тем приближалось событие, для России великое. 12 сентября уехали к Хмельницкому очередные послы, ближний стольник Родион Стрешнев и дьяк Мартемьян Бредихин. Официальная грамота снова была уклончива: «За то, что вы нашего царского величества милости ищете и нам, великому государю, служите, жалуем, милостиво похваляем». На словах же послам велено было сказать, «чтобы он, гетман… царского величества милость и жалованье к себе помнил и подождал, покамест от царского величества великих послов будет весть». Был предусмотрен и крайний вариант. В случае, если недовольство гетмана будет сильным и явным, послам следовало сказать: ныне время осеннее, наступают грязи и морозы и пусть он, гетман, подождет весны. За ратными людьми послано, но собраться из ратных городов они не успеют. «А на весне царского величества все ратные люди будут к ним готовы». Однако уже 20 сентября Стрешневу и Бредихину вдогонку полетела новая грамота, сообщавшая, что царские послы из Польши отпущены, они уже в Вязьме и спешно днем и ночью едут к Москве. И опять-таки предусматривалось два варианта переговоров. Если у Хмельницкого с королем битва произошла, то следовало говорить: «Мы, великий государь наше царское величество, пожаловали его, гетмана Богдана Хмельницкого, и все Войско Запорожское велели принять под нашу царского величества высокую руку». Если же боя не случилось, то говорить надо было иное: «Посланы мы от нас, великого государя, с нашим царского величества милостивым словом и с жалованьем». Сам Хмельницкий хоть и далеко был от Москвы, но через своих глазастых посланников знал про нее многое, знал главное: кто в Москве на нынешний день самый большой и самый нужный человек. Он уже не слал грамоты боярину Борису Ивановичу Морозову и боярину Илье Даниловичу Милославскому, он обращался к одному Никону. Еще 9 августа он писал: «Божиею милостию великому святителю, святейшему Никону, патриарху царствующего града Москвы и всеа Великия России, господину и пастырю, его великому святительству, Богдан Хмельницкий, гетман Войска Запорожского, и все Войско Запорожское низко и смиренно до лица земли челом бьем… Просим твое великое святительство: да изволит быти о нас ходатай к его царскому величеству. Да подаст нам от великого государства своего руку помощи и рать нам отпустит в помощь на ляхов, понеже король приходит на нас со всею силою лядцкою веру православную, церкви Божия и народ православно христианский от земля перебити хотяй». Не терпевший, чтобы его дело совершалось подолгу, патриарх Никон, уже поставивший себе целью воссоединение церквей русской и украинской, сделал все от него зависящее, чтобы Земский собор был созван тотчас по прибытии царских послов из Польши. Посольство Репнина, Хитрово, Алмаза Иванова вернулось ни с чем. 1 октября 1653 года Земский собор заслушал все дела о неправдах польского короля Яна Казимира, о бедах украинского народа и вынес решение: «И по тому по всему приговорили: гетмана Богдана Хмельницкого и все Войско Запорожское с городами и с землями принять». А уже 4 октября составлено было посольство и определено царское жалованье видным людям Войска Запорожского. Великим послом посылали боярина Василия Васильевича Бутурлина, наградив его титулом наместника Тверского. В товарищи ему был поставлен окольничий Иван Васильевич Олферьев, возвеличенный ради высокого дела титулом наместника Муромского. От думных людей ехал дьяк Ларион Лопухин. У каждого из троих была своя свита. В списке сопровождающих Бутурлина значились стольники: князь Григорий Григорьевич Ромодановский, Федор Владимирович Бутурлин, князь Федор Борятинский, Михайла Дмитриев, князь Алексей Звенигородский, Василий Колтовский, Василий Кикин; стряпчий Михайло Воейков, дворяне – князь Данило Несвицкий, князь Василий Горчаков, Денис Тургенев. В свите Лариона Лопухина значился голова московских стрельцов Артамон Матвеев. Размеры жалованья были определены самые щедрые. Киевскому митрополиту везли два сорока соболей по сто рублей сорок. Епископу черниговскому сорок соболей в восемьдесят рублей, архимандриту печерскому сорок соболей в сто рублей и для раздачи духовенству двадцать сороков ценой в восемьдесят рублей. Гетману Хмельницкому царь жаловал булаву, знамя, ферязь и шапку горлатную, а также соболей: сорок в двести рублей, два сорока в сто пятьдесят, три сорока по сто рублей, сорок в девяносто, три сорока по восемьдесят рублей, три сорока по семьдесят, сорок в шестьдесят и два сорока по пятьдесят рублей. Всего полторы тысячи. Сыну гетмана Тимофею Хмельницкому предназначались соболя ценой в пятьсот рублей. Столько же и генеральному писарю Ивану Выговскому… явно, а тайно, за его тайную службу, была в соболях прибавка на двести рублей. Двадцати полковникам жаловали по сорок соболей в семьдесят рублей за сорок. Было жалованье для есаулов, сотников и «кому доведется и от государевых дел» на две тысячи рублей. Не забыл царь Алексей Михайлович и того, что посольство едет на праздник, на долгий счастливый праздник, ибо происходит соединение двух великих народов после тягостного разлучения, происшедшего в веках по причине разорения многими врагами русской земли. С любовью, своей рукой писал царь роспись жалованья из запасов дворца – Бутурлину, Олферьеву и Лопухину. Пусть и сами едят-пьют и угощают на славу. Боярину Василию Васильевичу государь определил следующее жалованье: десять ведер меду вишневого, восемь меду малинового, восемь ведер меду вешнего, десять – боярского, двенадцать – обарного. Рыбы: две спины да четыре прута да две теши белужьи, две спины да шесть прутов осестриных, шестнадцать лососей и семь четей крупчатой муки. Окольничему и думному дьяку полагалось все то же, но с убавкой. Вишневого меду, например, окольничему дадено не десять, а восемь ведер, думному дьяку – шесть. Лососей не шестнадцать, а десять и восемь. Муки соответственно четыре чети и три. 9 октября великое посольство отправилось из Москвы на Украину. 23 октября в Успенском соборе царь Алексей Михайлович объявил польскому королю войну. Сойдя с царского места, встал на алтаре перед прихожанами и сказал: – Мы, великий государь, положа упование на Бога и на Пресвятую Богородицу и на московских чудотворцев, посоветовавшись с отцом своим, с великим государем святейшим Никоном патриархом, со всем священным собором и с вами, боярами, окольничими и думными людьми, приговорили и изволили идти на недруга своего, польского короля. 26 В те же самые поры две телеги плыли по осенней, расползающейся от дождей дороге, все на север, на север. И нельзя было сидящим в тех телегах переждать ненастья, потому что не своей охотой отправились они в тот несносный путь. |