Книга Таинство, страница 58 – Клайв Баркер

— Господи, как же я скучал без тебя, — сказал Уилл, взяв в ладони ее лицо. — Ты прекрасно выглядишь.

— Я покрасила волосы. Хватит седины. У меня теперь и в сто лет будут такие волосы. Ну а ты как?

— С каждым днем лучше, — сказал Уилл, направляясь в кухню, чтобы сварить кофе. — Еще скриплю немного, когда встаю по утрам, и шрамы ужасно зудят после душа, но в остальном я снова в форме.

— У меня были сомнения на твой счет. И у Берни.

— Ты думала, я потихоньку окочурюсь?

— Мне приходило это в голову. У тебя был такой умиротворенный вид. Я спросила у Берни, видишь ли ты сны. Он ответил, что не знает.

— Это были не то чтобы сны. Скорее возвращение назад во времени. Я снова стал мальчишкой.

— Ну и как, было забавно?

Он покачал головой.

— Я рад, что вернулся.

— У тебя есть куда возвращаться — прекрасное место, — сказала она, пройдя по кухне и осмотревшись в холле.

Ей всегда нравился этот дом — по правде говоря, больше, чем Уиллу. Его размеры вкупе с замысловатой планировкой (не говоря о чрезмерно просторных и стильно пустоватых комнатах), на ее взгляд, придавали дому определенный статус. Большинство домов в этом районе в свое время, конечно, повидали фаллическую символику, но сюда наведывались не только призраки из лучших времен. В этих стенах было и многое другое: неистовство Уилла, когда ему не удавалось завести интрижку, и его радостные крики, когда удавалось. Шум возбужденных голосов вокруг географических карт, где было так мало дорог, что голова шла кругом. Вечера, проведенные в спорах о деградации цивилизации и пьяных разговорах о судьбе, смерти и любви. В городе, разумеется, были дома и получше, но ни один из них — она готова была поспорить — не слышал столько полуночных мудростей, как этот.

— Я чувствую себя взломщиком, — сказал Уилл, наливая им обоим кофе. — Словно проник в чужой дом и живу в нем чужой жизнью.

— Ничего, еще несколько дней — и ты вернешься в колею, — сказала Адрианна, взяв чашку.

Она прошла в большую комнату, где хранился архив и где Уилл раскладывал свои фотографии. Одна стена представляла собой доску объявлений, на которой он в течение многих лет вешал примеры ошибок в экспозиции или печати, которые бросились ему в глаза; фотографии, слишком темные или переэкспонированные, но в то же время притягивающие взгляд. Его «чахоточники», как называл он эти снимки; не раз — обычно в пьяном виде — Уилл замечал, что именно это он видел, когда представлял себе конец света. Размытые и невнятные формы в зернистом мраке при отсутствии какого-либо смысла и деталей.

Попивая кофе, она лениво их разглядывала. Многие из этих фотографий провисели на стене долгие годы, и без того нечеткие образы выцвели на свету.

— Ты собираешься с ними что-то сделать? — спросила она.

— В смысле — сжечь? — уточнил Уилл, остановившись рядом.

— Нет, в смысле — опубликовать.

— Это брак, Ади.

— Вот об этом я и говорю.

— Книга джунглей деконструктивиста?

— Думаю, она привлечет внимание.

— К черту внимание, — сказал Уилл. — Наелся я этим вниманием. Я всему миру сказал: «Посмотри, что я сделал, папочка», и теперь мое эго формально удовлетворено.

Он подошел к доске и стал сдирать фотографии, кнопки отскакивали и падали на пол.

— Осторожнее — порвешь!

— Ну и что? Знаешь, я испытываю от этого кайф!

На полу выросла целая куча фотографий.

— Так-то лучше, — сказал он, отступая и окидывая взглядом пустую стену.

— Можно, я возьму одну на память?

— Одну.

Адрианна стала разглядывать фотографии, выискивая ту, что ей нравилась. Наклонившись, подняла старый, заляпанный снимок.

— Что ты выбрала? Покажи, — попросил Уилл.

Она показала снимок. Он напоминал фотографию спиритуалиста [15] девятнадцатого века бледные пятна эктоплазмы, [16] в которых легковерные различали очертания покойника Уилл сразу вспомнил, что это за фотография.

— Провинция Бегемдер, Эфиопия. Это горный козел валия.

Адрианна повернула снимок к себе.

— Откуда, черт возьми, ты это знаешь?

Уилл улыбнулся.

— Я не забываю ни одного лица, — сказал он.

2

На следующий день он отправился к Патрику — в его квартиру в верхней части Кастро. Хотя почти четыре года из шести, проведенных вместе, они жили на Санчес-стрит, Патрик никогда не расставался с этой квартирой, да Уилл этого и не требовал. Его дом своей просторной функциональностью был выражением натуры Уилла, не склонного к украшательству. Квартира же, напротив, отражала характер Патрика. Теплая, роскошная, уютная — утрата ее для Патрика была равносильна утрате части тела. Там, на вершине холма, он потратил большую часть денег, заработанных внизу, в городе (где он до недавнего времени был инвестиционным банкиром), свивая гнездышко, откуда он и несколько избранных сибаритов могли наблюдать, как наползает и рассеивается туман. Он был крупный, широкий, красивый человек, его греческие корни были так же очевидны, как и ирландские: тяжелые веки и грустные глаза, разбойничий нос, большой рот под густыми черными усами. В костюме он был похож на телохранителя, в женском платье на Марди Гра [17] — на кошмар фундаменталиста, в коже служил образцом безукоризненности.

Сегодня, когда Рафаэль (который явно покаялся и вернулся домой) проводил Уилла в гостиную Патрика, тот сидел у окна, одетый в мешковатую футболку и льняные штаны на завязках.

Выглядел он неплохо. Волосы были подстрижены седеющим ежиком, и он стал не таким тучным, как прежде. Однако его объятия не утратили былой крепости.

— Нет, вы только посмотрите на него, — сказал он, отстраняясь от Уилла, чтобы получше его разглядеть. — Наконец-то ты начинаешь походить на свою фотографию.

Это был сомнительный комплимент и шутка с бородой, уходившая корнями в те времена, когда Уилл для обложки своей второй книги выбрал нелицеприятную фотографию, аргументируя это тем, что так он выглядит авторитетнее.