Книга Имена мертвых, страница 15 – Людмила Белаш, Александр Белаш

— Не верю. Этого быть не может. Вы это… сами смонтировали.

Герц помолчал, кашлянул и сказал уже не так официально:

— Марсель, я дам вам машину и шофера, так будет удобней…

Марсель сидела на кровати, закрыв глаза, и мяла в ладонях край одеяла. Снова и снова видела она — не на экране, но видела — заоваленный сверху надгробный камень со своим именем, обугленную вспучившуюся землю. Худощавый малый в комбинезоне хирурга колол ей руку блестящим инструментом… эти ранки, вроде мелких подсохших царапин — да, вот они, чешутся немного, отсюда текла и не сворачивалась кровь, а он их заклеивал. И на животе тоже должен быть след укола длинной иглой. Санитар Клейн бил ее током, а она дергалась на высоком узком столе с трубчатыми железными ножками.

— Ног я живая, — неуверенно сказала она.

— Теперь — да.

— Все равно не верю, — прошептала Марсель, упрямо качая головой. — Так не бывает.

Только что окружающее представлялось ей кошмаром, и профессор играл роль хладнокровного ученого-истязателя. Нельзя же быть наивной и воображать, будто яйцеголовые умники не пользуются любой лазейкой, чтобы по заказу, по циркуляру военного ведомства или для проверки своих душегубских замыслов производить опыты, от которых у нормального человека волосы дыбом встают. На то они и ученые, что им никакие законы не писаны. «Но ведь это в кино, — убеждала себя Марсель, — так бывает в кино… а Долорес?! почему она послала меня к черту? три года… — мысли жужжали и бились как мухи о стекло, она сжала пальцами виски, чтоб не сойти с ума. — Я заболела. Инфекция. Было плохо. Я почти ничего не соображала. Мне явился Сатана и стал тащить меня… это был бред, бред. А потом…»

Ветер! вот что было потом!

Ей померещилось — с громовым ревом реактивного истребителя она пронеслась над городом и устремилась в бездонную ночь; далеко внизу вздыхало море, над головой влажно колыхались тучи, ни звезд, ни Луны, только мгла и впереди — зев тоннеля, куда властно влек ее Ветер.

Вздрогнув, она поспешно открыла глаза, и гул надвигающейся смерти оборвался; она находилась в светлой палате, в недоброй тишине, под пристальным взглядом профессора. Здесь все замерло, застыло, лишь мигали зеленые цифры отсчета времени на панели видеомагнитофона.

— Что же — я умерла?

— Да, Марсель.

— И меня…

Сердце Марсель заколотилось, ладони взмокли, и холодные мурашки поползли по коже, взбираясь по ногам, по животу; это проснулось и начало подбираться к сердцу старинное, ребяческое, не раз ею укрощенное, но не сдавшееся видение морга и вскрытия на анатомическом столе. Она видела — и не однажды — фильмы, где показывали морг, мертвецов и равнодушно-спокойных врачей; она до боли явственно представляла, что лежит на гладком зеркальном металле, все видит, все чувствует, но не может шевельнуться; ей зачесывают волосы вперед и коротким ножом рассекают кожу на голове — нож тупо скребет по черепу, — сдирают скальп, пилят голову круглой электрической пилой, и пила с визгом врезается в мозг… нож проходит по груди, оставляя длинную зияющую рану, режет ребра, она кричит, но ее никто не слышит, а резиновые пальцы деловито трогают сердце, лезут под горло, норовя задавить ее крик… дальше было еще хуже. Видение приходило к ней то перед сном, то во сне, она просыпалась, отбиваясь от кого-то, в слезах бежала к близким, пытаясь что-то сказать сбивчивой скороговоркой, и успокаивалась под ласковые утешения, но видение было на редкость устойчиво — стоило расслабиться, как оно невинным шепотком звало к себе — «А что если подумать о том, как лежится в гробу? почему бы не подумать об этом? ты только представь себе…» — и кто-нибудь, па или ма, вели ее к психологу, который на первый взгляд был не лучше видения, потому что, улыбаясь, предлагал поиграть с другими детьми в смерть, в морг и в похороны, ссылаясь на то, что в Мексике есть веселый праздник — День Мертвецов, там запросто беседуют с покойниками, смеются над курносой, и неизбежная в будущем неприятность кажется не такой уж страшной. Этот неотвратимый пустяк сильно не нравился Марсель, хотя, честно сказать, игры стирали осадок видения. Но… как это противно — лежать без движения и видеть, слышать…

— …меня вскрывали?

— Да.

И сразу ей стало легче. Видение не сбылось. «Я последняя дура, — ликуя и стыдясь думала Марсель. — Живой, здоровой — и такое воображать! ну, миленькая, ты даешь…»

Она искоса посмотрела на профессора — тот сидел, немного осунувшись, на удобном стуле, и лицо у него было по-прежнему спокойное; глаза их встретились.

— А почему теперь я жива?

— Потому что я так сделал.

— Вы?

— Да, я.

«А зачем?» — чуть не брякнула Марсель, но сдержалась. Какая разница зачем?

Герц с облегчением наблюдал, как ее лицо разглаживается, как огоньками из глубины загораются остывшие глаза.

— Разве можно оживить мертвого?

— Можно.

— Вы колдун? — уже другим голосом спросила Марсель.

— Нет, я биофизик. Профессор Дьеннского университета.

— А как вы это сделали?

— Марсель, я подозреваю, что у вас очень много вопросов, — Герц скупо улыбнулся, как вначале, — Давайте условимся, что я буду отвечать на них постепенно, по мере нашего знакомства. Для начала я отвечу на тот, который еще не пришел вам в голову. В воскресенье вам надо будет вернуться сюда для контроля; я должен проверить ваше состояние… оживление не настолько просто, как может показаться и… согласитесь, что у меня есть причины беспокоиться о вас.

— Знаете, я все-таки не очень вам верю… — Марсель насупилась, но сердце прыгало и хотелось ходить по палате колесом. Сомнение смешалось в ней с дикой радостью, она едва могла усидеть на месте, но совершенно не знала, куда кинется, если Герц отведет глаза.

— Верите вы или нет — это не важно. Вы живы — вот что главное. И я счастлив, что мне это удалось.

— Я тоже, — силясь удержать самую глупую и счастливую улыбку, Марсель прикусила губу, но помимо ее воли лицо — брови, глаза, щеки, нос — выдавало улыбку и, к великому ее смущению, профессор видел это.

— Не буду больше вас задерживать, Марсель. Клейн довезет вас в любое место, куда вы скажете. И не забудьте, о чем я вас просил.

— Постойте! — встрепенулась Марсель, когда Герц собрался встать. — Погодите… а… что я им скажу?

— Ума не приложу, — Герц пожал плечами, собирая «доказательства» в папку.

— Отец меня ждет?

— Нет. Пока никто не знает, что вы живы.

— Никто?

— Только я и мои ассистенты.

— И вы меня отпускаете?

— Что в этом плохого?

— Извините, я… я поеду.

Сказав это, она очень захотела остаться. Просто не могла решиться выйти отсюда. Куда ехать? разве к… ну и фокус будет!