Книга Три стороны моря, страница 23 – Александр Борянский

Памятным Гектору событием был уход из Айгюптоса огромного количества людей. Он попросил, чтобы его взяли в какой-нибудь военный поход. Как он понял, вожди тут ни при каких обстоятельствах не сражались один на один — ни перед битвой впереди войска, ни выбирая друг друга в ходе схватки. Гектора допустили в единственную армию.

Около тридцати дней вдыхая сухой знойный воздух, страдая от поднятой тысячей ног пыли, от набивающегося всюду песка, Гектор чувствовал исполняемый долг. Переживаемая физическая трудность вновь делала его нужным и избавляла от тяжкой необходимости «постигать Айгюптос».

А они шли мимо. Если они вдруг пожелают повернуть, их надо будет прогнать. Это уходили какие-то приверженцы какого-то совсем отдельного, одинокого бога, враждебного всем прочим богам. Бог сам по себе, окрестил его Гектор. Ему объяснили, он понял.

Но ведь этими то ли уходящими, то ли изгоняемыми (он все-таки не уяснил) можно было заселить десять приамовых царств! Если бы они все, да хоть половина, пришли бы в Трою — вот и начались бы малюсенькие кусочки телятины вместо цельных быков и баранов, вот и измельчали бы подданные. Он смотрел издалека… С отрядом себе подобных ему ничего не стоило бы уничтожить тысячу-другую эдаких «воинов». Они, похоже, и не мыслили себя воинами, шли безобразно, мекали козы, блеяли овцы… По слухам, среди них был один, кто дрался сразу с тринадцатью врагами и победил, звали его Меса или Муса, как-то дико. Местные его откровенно боялись. Но Гектор полагал, то были такие тринадцать врагов.

Бессмысленным и бесполезным считал год, проведенный в Айгюптосе, Гектор, сын Приама.

Да так оно, наверное, и было.

Корабль подошел к берегу, нос его вонзился в песок — а здесь уже все родное, все ждет и надеется на него могучего, смотрит и дивится.

Гектор. Сын Приама.

И все здесь его. Причал, на который он ступил, — две доски следует заменить, не забыть бы за радостями встречи. Стена в три роста, после храмов желтого Айгюптоса кажется не так велика… нет, такая же и куда полезней их колоссов.

Отец.

— Как я рад тебя видеть, будущий царь! Мальчик мой, наконец-то…

Гектор почтительно преклонил колени, а потом, встав, прикоснулся к бороде отца.

— Ты о чем-то просишь, сын мой?

— Только о твоем долголетии!

Он испытывал благодать возвращения: как хорошо, все живы, все счастливы. Он понял, что лишь об этом думал в чужой стране, лишь об этом просил, и больше ничего ему не надо — стена, опоясывающая город, и люди, ценимые с детства. Надо, чтобы ничего не менялось!

— Что ты скажешь о древнейшем царстве на земле? — спросил отец.

Гектор широко улыбался. Приам тоже улыбнулся и повторил:

— Что ты скажешь об Айгюптосе?

— Разве это древнейшее царство?

— Конечно! Ты не знал?

— Мне сказала об этом Кассандра. Но я думал… ну, Кассандра… обычные россказни… Я думал, древнейшее царство — наше. Твое, отец.

— Нет, что ты. Мы и с Миносом тягаться не могли… В возрасте.

— Айгюптос не похож на древнее царство, отец. Небрежением богов он еще не захвачен хеттами.

— Они так слабы? — недоверчиво спросил Приам.

— Их невероятно много. Оттого в городах теснота. Они мало едят. Их воины бессильны в сравнении с нами. Если не хетты, то те, что разрушили Лабиринт Миноса, доберутся до них — и им конец.

Он поразмыслил, припоминая.

— И у них очень жарко.

— Но в Айгюптосе много золота, — проговорил Приам.

— Они не знакомы друг с другом. Их царь… — Гектор постарался произнести, как произносили на неосвоенном им языке: — Их царь Фар-Аон не знает своих людей. А чтобы люди знали, кто их царь, везде выставлены его изображения.

— Как же они делают его изображения?

— Народ обтесывает огромные каменные глыбы. Это ужасная работа.

Отец и сын поглядели друг на друга.

— Там очень плохо, отец, — сказал сын.

Поговорив с отцом и с матерью, с каждым в отдельности и с обоими вместе, со всеми братьями и сестрами, а их насчитывалось, слава Артемиде, ого-го, достаточно, Гектор наконец зашел и к Кассандре.

Он упивался стройностью маленького трояно-илионского мира.

Глаза Кассандры горели. Она обожала Гектора. Возбуждение из-за его приезда превысило даже тихий повседневный экстаз, в коем сестра жила, словно черепашка в панцире.

— Гектор, Гектор, расскажи мне, расскажи о далеких пенистых берегах бурного моря, как ты рассек кораблем соленую пучину!..

— Кассандра… Там обычные берега. Только все желтое, песок.

— А-а! Солнце опаляет нещадно ту землю, и стены рассыхаются от зноя, и трескаются камни, и изрыгающие огонь страшные звери выходят по ночам на охоту.

— Почему по ночам? — удивился Гектор.

— Потому что днем люди прячутся от жары, а когда жара спадает и жители спешат к ручью за водой, то выходят коварные звери-людоеды.

— Там одна длинная река. Ручьев нет.

— Река эта истекает из подземного мира, из дома Аида, за ее течением следит Персефона, и Аид поссорился из-за этой реки с Посейдоном, ведь Посейдон, бог морей, считает и реку себе подвластной, река ведь состоит из воды, его стихии. Но Аид не согласен с ним… Да что все я говорю, ты рассказывай, это же все страшно интересно!

— Кассандра, тебе пора стать чьей-то женой.

— Гектор, я же некрасива.

— Кто тебе сказал, что ты некрасива?! — он возмутился и даже вскочил.

Его сестра некрасива! Это нарушало гармонию. Не может быть!

— Роща сказала и Афродита подтвердила. Я заглянула в небо, и оно отразило мое лицо. Что-то мы выбираем, я выбрала правду еще до рождения. А правда, знаешь, она некрасива, но прекрасна. Вот так бывает. И я как правда, я уродлива и прекрасна. Жених должен быть с двумя парами глаз: одним зрением я да, нехороша, зато вторым он восхитился бы мною. Где такого взять? Гефест замешал глину в плохом настроении: наверное, он узнал, что ему изменяет Афродита. Получилась я. Но не одним Гефестом живет небо…

Гектор ничего не понял в ее путаной речи и сказал с досадой:

— Кассандра, ты плохо закончишь свою жизнь.

Он собирался продолжить: о том, что желает ей добра и прочее, но она с какой-то истовой убежденностью кивнула и воскликнула:

— Не сомневаюсь!

Брат с сестрой поглядели друг на друга.

— А кто из нас закончит жизнь хорошо? — спросила сестра и склонила голову набок. — Как ты думаешь, брат?

Праздник двадцать пятой весны застал окончательно сформированного защитника и наследника.