Книга Адский дом, страница 31 – Ричард Матесон

— Смотри не переусердствуй.

Он кивнул, налегая на другой конец доски. Эдит уже много лет не видела его таким взволнованным.

— Могу я тебе помочь?

Барретт покачал головой.

Эдит с беспокойством смотрела, как он, наклонившись в своем кресле, отдирает доски. Несколько досок треснули, и Лайонел левой рукой вытаскивал щепки и бросал их на пол.

— Хорошо они все упаковали, — пробормотал он, и Эдит не поняла, доволен он этим или раздражен.

Контейнер занимал площадь восемь на десять футов, а в высоту был на фут выше Барретта. «Что же там внутри? — подумала Эдит. — Конечно, его аппарат, но как он будет изгонять из дома темные силы?»

— Проклятье!

Эдит дернулась, когда Барретт выругался и уронил лом, зашипев от боли и схватившись за перевязанный большой палец.

— Лайонел, пожалуйста, поосторожнее.

— Ладно, ладно, — нетерпеливо сказал он и, снова взяв лом, вернулся к контейнеру.

— Почему ты не попросишь Фишера помочь?

— Сам справлюсь, — проворчал муж.

Эдит заволновалась, когда он вставил лом в щель меж двух досок и начал отдирать одну.

— Лайонел, полегче. У тебя такой вид, будто ты готов растерзать этот контейнер зубами.

Барретт остановился и взглянул на нее, его грудь тяжело вздымалась, на лбу выступил пот.

— Это просто — ну, кульминация всех лет моей работы в парапсихологии, — сказал он. — Можешь понять мои чувства.

— А ты можешь понять мою озабоченность.

Он кивнул.

— Я сдержусь. Полагаю, после двадцати лет я могу подождать еще несколько минут.

Эдит с облегчением откинулась на спинку кресла. Может быть, если отвлекать его разговорами, он не переутомится.

— Лайонел!

— Что?

— Нам нужно заявить о том трупе в полицию.

— Заявим, когда неделя закончится, — ответил он.

Эдит кивнула и задумалась, что еще сказать.

— А Фишер в самом деле был выдающимся медиумом? — спросила она, сама не зная, почему в голову пришел этот вопрос.

— В свое время все признавали, что он не уступает Хоуму и Палладино.

— А что он сделал?

— О! — Барретт отодрал еще одну доску с передней стороны контейнера и отставил ее в сторону, открыв ряд застекленных циферблатов. — Как обычно: левитация, потусторонние голоса, биологические явления, отпечатки, сотрясения, материализация — все такое. На одном сеансе стол весом почти в сто фунтов при полном освещении поднялся к самому потолку вместе с ним, и шесть человек не могли опустить его вниз.

Потом, когда в проверочной комнате погасили свет — но при полном контроле, — через комнату проплыли семь полностью сформированных лиц. На одного из проверяющих — доктора Уэллса, знаменитого гарвардского химика, — одно лицо дунуло, а другое пыталось его поцеловать. Дотого вечера он, по-моему, довольно скептически относился ко всему этому.

— А что еще? — подтолкнула мужа Эдит, когда он снова замолк.

— О... по проверочной комнате прошла темная тень с очертаниями человека, и от ее шагов сотрясалось все помещение. Вокруг стола, как необычно крупные бабочки, запорхали зеленые фосфоресцентные огни и сели в волосы одному участнику сеанса. У потолка проплыла мандолина, играя «My Bonny is over the Ocean». Профессор Малвани из Питтсбургской парапсихологической ассоциации минут десять держал полностью материализованную руку и описывал ее кости, кожу, волосы, ногти и теплоту. А потом менее чем за секунду она растворилась в воздухе.

— И наконец, изо рта у Фишера вытекла масса телеплазмы и образовала фигуру китайского мандарина семи футов ростом, завершенного домельчайших деталей. Он говорил с группой двадцать минут, а потом втянулся обратно в тело Фишера. — Барретт поставил в сторону еще одну доску. — В то время Фишеру было всего тринадцать лет.

— Значит, он был настоящий экстрасенс.

— О да, самый настоящий. — Барретт взялся за последнюю доску. — К сожалению, это было давно. Видишь ли, это как мускулы. Не пользуешься ими, и они атрофируются. — Он отставил в сторону последнюю доску и встал, опираясь на трость. — Вот.

Эдит тоже поднялась и подошла к нему. Он отдирал большой конверт, клейкой лентой прилепленный к передней панели аппарата. Пока Барретт открывал его и вынимал свои схемы, Эдит смотрела на панель управления с множеством переключателей, циферблатов и кнопок.

— Сколько стоило все это сделать? — спросила она.

— По моим подсчетам, ушло более семидесяти тысяч долларов.

— Боже мой! — Эдит окинула взглядом циферблаты. — ЭМР, — шепотом прочла она надпись на металлической табличке под самым большим циферблатом. На нем были числа от нуля до ста двадцати тысяч.

— Что такое ЭМР, Лайонел?

— Объясню позже, дорогая, — рассеянно ответил он. — Я расскажу тебе в подробностях, для чего был сконструирован реверсор.

— Реверсор, — повторила Эдит.

Барретт кивнул, глядя на схему. Вынув из кармана фонарик, он посветил слабым лучиком в напоминавший духовку проем в боку конструкции, потом, нахмурившись, похромал к столу, положил схему и взял отвертку, наконец вернулся к аппарату и стал отвинчивать панель.

Эдит подошла к камину и протянула руки к огню. «Я уже стояла на этом самом месте», — вдруг подумала она. Но больше ничего вспомнить не удавалось — только как проснулась от пощечины и обнаружила, что стоит голая перед Фишером. Эдит содрогнулась и постаралась отогнать неприятные мысли.

Она двинулась назад к Лайонелу, но тут вдруг в зал ворвался Фишер. Эдит вздрогнула от его крика:

— Доктор!

Барретт обернулся.

— Мисс Таннер! — крикнул Фишер.

Эдит обмерла. «Боже, что еще стряслось?» — подумала она.

— Она опять ранена!

Барретт кивнул и, проковыляв к столу, схватил свою черную сумку.

— Где? — спросил он.

— У себя в комнате.

Все трое поспешили через зал, Барретт ковылял изо всех сил.

— Насколько тяжело? — спросил он.

— Она исцарапана — истерзана — избита.

— Как это произошло?

— Не знаю. Думаю, это все кошка.

— Кошка?

— Я принес мисс Таннер поесть, а когда она не откликнулась на стук, открыл дверь. И первое, что увидел, — как кошка метнулась прочь и исчезла.

— А мисс Таннер?

— Она была в ванной. И сначала не хотела выходить. А когда вышла... — Он замолчал и состроил гримасу.

Когда они вошли, Флоренс лежала на кровати. Приблизившись, они увидели, как она открыла глаза и повернула голову. Эдит потрясенно вскрикнула. Кожа медиума была бледной, как воск, на голове виднелись глубокие борозды, покрытые запекшейся кровью, а лицо и шея были все изранены.