Онлайн книга «Виртуальный свет»
|
Улыбка исчезла, а вместе с ней исчезли и губы, осталась только тонкая, словно карандашом проведенная линия. – А ты не могла бы принести мне кока-колу? – улыбка не только вернулась, но даже стала шире, уголки рта задрались еще выше. – Все окна там задраены, дверь – тоже. – Кока-колу? – поразилась Шеветта. – Да ты же пристрелишь меня. Как только я встану. – Нет, – покачал головой золотозубый, – совсем не обязательно. Ведь я действительно хочу пить. В горле пересохло. Шеветта повернулась к Райделлу, в ее глазах застыл ужас. – Да принеси ты ему эту колу, – сказал Райделл. Она слезла с панели, протиснулась между креслами, вошла в дверь и остановилась перед холодильником. – Я же сказал, чтобы ты не крутил башкой, – напомнил золотозубый. Глядя в ветровое стекло, Райделл увидел, как открылась дверца холодильника, как вспыхнула в нем лампочка, как Шеветта присела на корточки. – Д-диет-тическая или обычная? – Диетическую. Если это не составит тебе большого труда. – Классическую или «декаф»? – Классическую. Негромкий звук, отдаленно – весьма отдаленно – похожий на смех. – С-т-таканов нет. – Тогда банку, пожалуйста. Снова этот тявкающий звук. – Я т-тут пролила н-немного, – сказала Шеветта. – Р-р-руки т-трясутся. Чуть скосившись, Райделл увидел, как рука в резиновой перчатке берет красную банку, обрызганную коричневыми каплями кока-колы. – Благодарю вас. Теперь вы можете снять штаны. – Чего?! – Штаны. Вот эти самые, черные. Стягивайте их медленно, без рывков. А носки мне нравятся. Их мы, пожалуй, оставим. Лицо, отраженное в черной бездонности ветрового стекла, исказилось, а затем застыло, стало каким-то равнодушным, отсутствующим. Шеветта расстегнула пояс, наклонилась и начала стягивать с себя узкие, непослушные лосины. – Теперь вернитесь, пожалуйста, на прежнее место. В ту же позицию. Вот так. Я хочу рассмотреть вас получше. А ты, Райделл, ты тоже хочешь? Райделл повернулся. В свете потолочной лампочки крепкие, мускулистые ноги девушки казались мертвенно-бледными. Убийца жадно приложился к банке, затем поставил ее на приборную панель, рядом с очками, и отер рот тыльной стороной затянутой в полупрозрачный пластик руки. – Ну, как, Райделл, недурно? – он кивнул в сторону Шеветты. – Тут намечаются определенные перспективы. Райделл смолчал. – Или ты возражаешь? Райделл продолжал молчать. Короткий, тявкающий смешок. Еще один глоток из красной банки. – Ты ведь думаешь, что мне нравилось свежевать этого говнюка, верно ведь, Райделл? – Я не знаю. – Не знаешь, но думаешь, что мне нравилось. Ты считаешь, что я получал удовольствие, я знаю, что ты так считаешь. И правильно считаешь. Я действительно получал удовольствие. Ловил кайф. Только тут есть один отличительный момент, знаешь какой? – Момент? – У меня не стоял. Я работал над этим говнюком, а у меня не стоял. Вот такой вот отличительный момент. – Ты его знал? – Что? – Я подумал, может, ты его вот так из каких-то там личных чувств. – А-а. В некотором смысле я знал его. Знал. Знал так, как никто не должен знать никого. Я знал все, что он делает, все, Райделл, все. Я засыпал под его храп. Дело дошло до того, что по храпу, да просто по дыханию я мог точно определить, сколько он принял. – Принял? – Он пил. Он, серб этот. Ты ведь был полицейским, верно? – Да. – А приходилось тебе вести за кем-нибудь наблюдение? – До этого не дорос. – Забавная это штука – следить за людьми. Ездить за ними повсюду – куда объект, туда и ты. Они тебя не знают. Но они знают, что ты где-то здесь. Ну, не знают, конечно, но догадываются. Исходят из того, что ты здесь, рядом. Но они тебя не знают. Иногда они смотрят на кого-нибудь в баре или, там, в холле гостиницы, и ты понимаешь, что они думают, что это ты – тот, который за ними следит. И всегда ошибаются. А когда понаблюдаешь за таким месяц, два месяца, три месяца, начинаешь его любить. Любить, Райделл, любить. По белому, судорожно напряженному бедру Шеветты прокатилась волна дрожи. – Ну а потом, еще через несколько месяцев, через два десятка перелетов с места на место, через две дюжины гостиниц все меняется. Становится совсем наоборот. – И ты больше их не любишь? – Нет. Не люблю. Проходит какое-то время, и ты уже ждешь, чтобы он оступился. Чтобы он предал, не оправдал доверия. Ведь курьеру оказывается колоссальное доверие. Жуткая это вещь – доверие. – Курьеру? – Вот ты посмотри на нее, Райделл, посмотри. Уж она-то знает. Она всего лишь развозит по Сан-Франциско какие-то там бумажки, и все равно – она курьер. Ей оказывают доверие. Информация обретает материальную форму. И она переносит эту информацию с места на место, так ведь, красавица? Шеветта молчала и не шевелилась. Сфинкс – вот кого она напоминала сейчас, в этой позе. Белые пальцы глубоко зарылись в светло-серую обивку центрального сиденья. – Вот этим я, Райделл, и занимаюсь. Слежу за доставкой. Слежу за курьерами. Охраняю их сон и покой. – Он допил кока-колу и уронил банку на пол. – Людей, пытающихся изъять у них информацию, я убиваю. Это – самая приятная часть моей работы. Ты бывал в Сан-Хосе? – Коста-Рика? [31] – Да. – Нет, не приходилось. – Вот где люди понимают, как нужно жить. – Ты работаешь на эти хранилища информации, – догадался Райделл. – Я этого не говорил. Это кто-то другой проболтался. – И он тоже, – добавил Райделл. – Он должен был доставить кому-то очки из Коста-Рики, а она их украла. – Узнав о пропаже, я обрадовался. Несказанно обрадовался. Мой номер был рядом, смежный. Я открыл дверь и вошел. Я представился. Он увидел Лавлесса. В первый и в последний раз. Левая рука убийцы поднялась и начала ожесточенно скрести голову, можно было подумать, что его заели вши. Однако пистолет не дрогнул, не шелохнулся, словно зажатый в тисках пристрелочного станка. – Лавлесс? – Мой nom de хрень. [32] |