Онлайн книга «Таганский перекресток»
|
— Поехали? — Не хочу. — Почему? — Кэт, чего ты мнешься? Поехали на шашлык, пока погода хорошая! Зима скоро! Это Олег с переднего сиденья крикнул. И ухмыльнулся. А за его спиной, на заднем сиденье, Катя увидела улыбающуюся Зинку, держащую в руке банку с «Отверткой». И еще одного парня, Вовку, наверное, эти трое всегда вместе болтаются. Однокласснички, блин… Виталька верховодил, потому что его папаша владел двумя магазинами, двумя автостоянками и дружил с местным депутатом. Отсюда у сыночка и наглость: хвастался даже, что его менты боятся трогать, потому что у папаши связи и родственники. Правда это или нет, но случай с Зинкой, которую Виталька с приятелями еще в том году затащили на чердак, показал, что доля истины в его словах была, во всяком случае, жаловаться Зинка побоялась. А им только этого и надо. Впрочем, с другой стороны, этот случай не показателен: у Зинки отец пьет, мать забитая, защитить девчонку некому, лакомая добыча для уродов вроде Виталика. А вот когда Сулейман попытался затащить на «загородную прогулку» Ольгу, у которой старший брат только-только из армии вернулся, закончилось все тем, чем и должно было: Сулейман неделю, пока синяки с лица не сошли, из дому не показывался, а гипс с левой руки ему сняли только через месяц. И папашка сулеймановский, хозяин трех крупных палаток на рынке, связи свои поостерегся использовать, понял, что брат Ольги весь район, если надо, поднимет, а рынок — место уязвимое, неподвижное, его в карман не положишь и в родные горы не увезешь. Папашка сказал, что он без претензий и уважает мнение уважаемого брата уважаемой девушки. Сильных всегда уважают. Бегала, правда, по подъездам журналистка какая-то, искала следы «межнациональных столкновений», но ей доходчиво объяснили, что стравливать людей не надо. А что подрались молодые, так это дело житейское, молодые часто дерутся, кровь у них горячая. Кстати, о горячей крови, которая уже начинала закипать. — Поедешь с нами? — поинтересовался Виталик. — Нет. — А если я тебя ОЧЕНЬ попрошу? — Все равно не поеду. — Не нравлюсь? «Черт! Не зря, выходит, говорили, что он давно на Лешку зуб точит!» На мгновение Кате стало страшно: стемнело, вокруг никого, только дружки из «шестерки» ухмыляются да Зинка пьет. Улыбаться перестала, пьет «Отвертку» не отрываясь. На Катю не смотрит. О чем думает? А о чем Виталик думает? Затащит сейчас в машину, да на «шашлыки». Их трое, все друзья, забитая Зинка ничего не скажет или подтвердит, что Катя добровольно в «Жигули» села. И вдруг накатила ярость. Бешеная ярость. — Да, не нравишься! И что?! — Почему не нравлюсь? На его лице отразилось неподдельное удивление. Парень стал похож на обиженного ребенка — он не верил, что его можно вот так, открыто, «послать». — Потому что ты скотина. Виталик ударил Катю по лицу. Не кулаком — пятерней. Даже не ударил, наверное, резко и сильно оттолкнул, так, что девушка не устояла на ногах. Из машины выскочил Олег, схватил за правое плечо, рывком поднял. Виталик вцепился слева. — Давай ее назад, к Вовке. — А орать начнет? — Он ей врежет. Открылась задняя дверца. Шаг. Еше шаг. И тут опомнившаяся Катя закричала. А дальше — кутерьма. Слышались удары, хриплые возгласы, кто-то ругался, кто-то стонал. Звон разбитого стекла. Бешеные крики. И снова удары. Все это прошло мимо, осталось за границей восприятия. Ухнуло неприятным сном. Записную книжку Людмилы Викторовны Засоровой Катя сожгла. Не заходя в квартиру, отправилась в небольшой парк, что находился рядом с домом, и там, в укромном уголке, страничку за страничкой превратила память о неизвестной женщине в пепел. И долго сидела возле пятачка выжженной земли. Не думала ни о чем. Просто сидела, глядя, как подхватывает ветер черные обломки страниц. Через пять дней пришла еще одна бандероль, которую Катя сожгла, не раскрывая. И следующую тоже. А на четвертой сломалась. Не устала сопротивляться неизбежному, не поддалась упорному давлению неизвестного отправителя, а поняла, что должна звонить. Что не может не перебирать друзей умерших людей, не может не рассказывать им страшные новости. Ведь кто-то должен это делать. И кто-то должен выискивать «их»… * * * Она очнулась от собственного крика. Подскочила, запуталась в пледе, упала, вновь зашлась в крике — еще не поняла, где находится, перепугалась. — Катя! Слезы и бессвязные слова. — Катя!! Девушка согнула ноги в коленях, подтянула к груди, съежилась, словно ожидая удара, попыталась закрыться пледом. — Катя… Лешка встал на колени, наклонился к подруге. — Не трогайте меня! — Катя, это же я — Леша. Мы у тебя дома. Катя! Катя, все хорошо. — Леша? — Она открыла глаза, с надеждой посмотрела на друга. — Леша? — А кто же еще? — Он улыбнулся. — Мы у тебя дома. Все в порядке. — Все в порядке? — Катя боялась посмотреть на себя — одета ли? — не сводила взгляд с глаз Лешки. — Правда? — Все хорошо, — повторил парень. — Мы с пацанами гуляли неподалеку, успели. Только сейчас она заметила ссадину на его скуле. — В общем, все нормально. Виталик сказал, что он просто пошутил. И за стекло, сказал, не в обиде. — За какое стекло? — Ну, мы ему лобовуху разбили. — Случайно? — Нет, просто так. — Хулиганы… — Катя вздохнула с притворной грустью. — Кругом одни хулиганы. — Я не хотел тебя домой нести, чтобы мать не волновать, — продолжил рассказ Лешка. — А потом позвонил — никто трубку не берет. В общем, пришел, а на кухне записка. Вот. Девушка развернула бумажку: «Буду в воскресенье. Целую. Мама». Подозрительно покосилась на друга: — Прочел? Тот — по лицу видно — хотел соврать, но передумал, рассмеялся, кивнул: — Ага! И родителям уже сказал, что у Пашки переночую. — Правильно сказал, — улыбнулась Катя. Бандероли с записными книжками приходили нечасто: один раз в два-три месяца. На следующий или прямо в день смерти владельца. Под обложкой всегда лежал листок бумаги с именем и датой. |