Онлайн книга «Хаосовершенство»
— Вы все правильно говорите: нам некуда возвращаться! И Петруха вдруг понял, что в этом признании прозвучало больше силы, чем в лживом обещании вернуть все как было. И все остальные, все услышавшие его слова поняли. И притихли, погасив нарастающее возмущение. И лишь подросток, который неожиданно стал гласом народа, продолжил: — Так что же дальше будет? А хрен его знает! Всего на Колыме развернули десять фильтрационных лагерей. Каждый разбит на пять секторов по двадцать тысяч человек. Больными и ранеными занимались мобилизованные с корпоративных территорий врачи и медицинский департамент СБА. Кормежка трехразовая, синтетика, конечно, зато качественная, и порции большие. Желающим предлагалась работа на Колыме и… в новой промышленной зоне «Науком». Вербовщики сновали среди палаток, как муравьи: заводили разговоры, определяли квалификацию, предлагали контракты. Многие соглашались: «Науком» — это серьезно, а гарантии безопасности СБА — еще серьезнее. Ведь переселяться предлагалось не в абстрактный город, а в корпоративную зону, которую безы будут стеречь как зеницу ока — московские беспорядки это показали. Всё происходящее Бобры осмыслили в течение первых двух суток. Походили, посмотрели, послушали вербовщиков, забросили пару удочек на предмет перспектив, и… И неожиданно поняли, что воспринимаются болотниками не в качестве заурядных беженцев, а как своеобразные маяки. Как центры силы. Офицеры СБА, конечно, мощь и власть, но власть отдаленная, к повседневной жизни касательство имеющая поверхностное. А уж власть Кауфмана — и вовсе нечто божественное, почти непостижимое. Бобры же — свои. На одном языке говорящие, одними понятиями оперирующие и через то же дерьмо прошедшие. И рядом они, Бобры, вон, у соседней палатки курят да о чем-то переговариваются. К братьям потянулись за советом и помощью: стоит ли принимать предложение вербовщиков? Не слишком ли малую зарплату обещают? Не замолвите ли словечко, чтобы палатку побольше выделили: у нас ведь шестеро детей. А вон там какие-то ловкачи в наперстки на последнее играть предлагают, объясните им, что не время сейчас… И Тимоха, неожиданно для братьев, втянулся. Велел Николаю Николаевичу прикинуть выгодность предложений вербовщиков и прочитать контракты на предмет мухлежа. Петруху с Митрохой отправил поговорить с наперсточниками, а если разговоры не подействуют — переломать ноги. Сам двинул к куратору сектора по поводу палаток и нормального обеспечения водой. Заодно договорился насчет двух дополнительных медицинских блоков — пусть и временных, зато сейчас необходимых. Вечером же, на семейном, так сказать, совете, объяснил братьям, что надо бы дней несколько с народом побыть: от них не убудет, все равно пока непонятно, что дальше, а доброе дело зачтется. Николай Николаевич старшего Бобры поддержал, вот и остались. И хрен его знает, что будет дальше. Но ведь так не ответишь. Потому Митроха насупился, помолчал, подбирая слова, и громко произнес: — Я точно знаю, что навсегда мы на Колыме не останемся. На подачки Мертвого долго не протянешь. У человека должен быть дом. — Подачки Мертвого позволяют жить! — Существовать! — резко бросил Петруха. — На жизнь зарабатывают сами! — У нас нет работы! — У меня был магазин! — А я был сантехником! — Наши дома разрушены! — Обалдеть, какая новость, твою мать! — перекрыл гомон Митроха. — Если тебе интересно, то мой тоже. — Но вы можете уехать! О «золотом» вагоне, стоявшем сейчас в одном из тупичков Шарика, никто из толпы не знал, но все болотники прекрасно понимали, что средства у Бобры есть. И на эти самые средства братья могли совершить комфортное путешествие подальше от Анклава, а не жрать синтетическую дрянь в палаточном лагере. — Вы можете свалить отсюда в любой момент! — Тогда почему же мы до сих пор здесь?! — рявкнул Петруха. И вновь наступила тишина. И вновь тот самый подросток рискнул задать мучивший всех вопрос матерым бандитам: — Почему вы до сих пор с нами? И услышал неожиданно спокойное и ожидаемо искреннее: — Да потому, мать вашу, что мы по жизни с вами… — И они вас слушают? — На Болоте других поводырей отродясь не водилось, — хмыкнул Проскурин. — Вас не устраивает? — окрысился Тимоха. Получилось, учитывая размеры и гулкий голос старшего Бобры, весьма агрессивно. — Мой друг просто высказал мнение, — ровно ответил Сабитов. — Имеет право. Офицеров, прибывших в фильтрационный лагерь с верхних этажей «Пирамидома», было двое: Сабитов и Проскурин. Официально они осуществляли стандартную проверку содержания беженцев, выявляя недочеты в спасательной операции СБА, однако Бобры не вчера родились и поняли, что целью визита были именно они, установившие в своем лагере некое подобие централизованной власти. — Странно, что люди выбрали своими вожаками именно вас, — продолжил Проскурин. — Другие не потянули. — А вы? — Мы хотели отказаться. — Что же вас остановило? — Признаться, я тоже был удивлен, — прежним, спокойным тоном поддержал напарника Сабитов. — Я предполагал, что люди вашего круга на Колыме не задержатся. Николай Николаевич сохранял на лице бесстрастное выражение, однако в душе едва не кричал от радости: все получалось именно так, как рассчитали они с Тимохой. Именно так! Петруха с Митрохой идею сначала не поняли, предложили сматываться из лагеря на фиг, благо, деньги есть. Но… куда сматываться-то? В московские корпоративные зоны? А где гарантия, что их не тряханет? В другой Анклав? Назовите спокойный. В какое-нибудь государство? Отчалить на кокосовый остров? Два последних варианта интересны, но что делать, если аборигены заинтересуются богатыми беженцами? Сейчас, когда закон летит к чертям, а планету медленно окутывает хаос, найти по-настоящему безопасный уголок чертовски сложно. Богатые беженцы, без силы и положения, а лишь с золотом в карманах — лакомая добыча для тех, кто сидит на своей земле. И к партнерам по криминальному бизнесу не обратишься — эти-то волчары прямо при встрече грохнут, ждать не станут. Нет, от идеи лечь на дно Бобры не отказались, Николай Николаевич просчитывал варианты и обо всех толковых немедленно докладывал, но уезжать с Колымы пока не советовал. Потому что тут, в лагере, братья представляли не только себя. Потому что теперь за ними стояли тысячи людей, а это, что ни говори, — сила. Мертвый ведь не собирается вечно кормить беженцев, он должен их пристраивать и наверняка порадуется, если кто-то возьмет на себя часть головной боли. |