Книга Воевода, страница 7 – Юрий Корчевский

— Не очень. — Я ответил уклончиво — уж не знаю, рассказывал кому-нибудь Кучецкой об убийстве вологодского боярина Ивана Андреева или нет. Чем меньше о тебе знают, тем лучше, — решил я.

— А говорил — не знаешь никого в Москве.

«Нет ли намека здесь на былую службу у

князя Овчины-Телепнева под моим прежним именем? — с тревогой подумал я. Но про тайну эту знал лишь мой покровитель Савва из Спасо-Прилуцкого монастыря, а на святого отца я мог положиться. — Лучшая защита — нападение», — решился я, сохраняя лицо невозмутимым.

— Хочешь на слове подловить?

— Нет, это я так, по привычке.

— Тогда давай ближе к делу. Где, что, когда?

— Наверное, тебе боярин Лыков уже рассказал, что десять дней назад убили чашника государева, боярина Голутвина. Вотчина у него недалеко от Москвы — на закат. Дом в Москве новый, два года как после пожара отстроил. Убили кинжалом в спину, прямо во дворце. Представляешь?

— Постой, погоди, Кирилл. Кто нашел убитого?

— Какая разница? Слуги наткнулись.

— Почему решили, что кинжал? Кинжал — оружие боевое, с ним во дворец не ходят.

— Правильно спросил. Рана в спине была, но самого кинжала не оказалось. А решили, что кинжал, потому что удар в спину был нанесен, и лезвие насквозь тело пробило — есть рана выходная спереди. Ножей такой длины не бывает.

— Со слугами-то разговаривали? Может, успел перед смертью боярин сказать что-то важное?

— Какое там! Он уже бездыханным был, а под ним — лужа крови.

— Враги у него были?

— У кого их нет? Даже в тебе я не уверен, что, повернись я к тебе спиной, ты не выстрелишь в меня. Шучу я так, не дергайся.

— Кто тело осматривал?

— Я сам, как дьяк приказной, да двое людей моих, в сыске сведущих. Не возьму же я с собой палача? — плоско пошутил Выродов.

— Резонно.

— Чего?

— Разумно, — поправился я. — А одежда, в которой его убили, где?

— Почем я знаю?

— Его ведь не в ней хоронили?

— Помилуй Бог, она же вся в крови. Обмыли, переодели, все по-человечески, по-христиански, упокой Господь его душу, — перекрестился дьяк.

— Где живет, вернее — жил Голутвин?

Вместо ответа дьяк Выродов встал, приоткрыл дверь и рявкнул, как ротный старшина:

— Андрей, подь сюда.

В кабинет с полупоклоном вбежал служивый.

— Вот, знакомься — вологодский боярин Георгий Михайлов. Он будет сыск вести по убийству Голутвина. Поступаешь под его руку — показать, что нужно, по городу провести. Понял?

— Как не понять?

— Тогда иди с боярином, куда он скажет.

Дьяк повернулся ко мне:

— Сам понимаешь — не тяни. Будут задержки в чем или помощь нужна — сразу ко мне.

Я поклонился и вышел вместе с Андреем.

— Боярин, чего изволишь? — склонился в полупоклоне Андрей.

— Давай по-простому, не юродствуй. Мы вместе должны выполнить работу. Потом я — домой. Если нас ждет успех, думаю, оба не останемся не замеченными. Потому работаем дружно. Хочешь — можешь доносить на меня Выродову. Думай и решай сам.

Андрей не ожидал от меня настолько прямого обращения и покраснел.

— Прости, боярин. Начальства много, все помыкают, думают — лучше меня знают. Тебя тоже поначалу за выскочку принял. Слова твои принимаю и помогу чем могу.

— К дому Голутвина веди.

Мы пошли по заснеженным улицам. Это у нас в Вологде снег был, как и положено — белый. А в Москве — серая снежная каша. Немудрено — пепел от многих печей, навоз, грязь — все перемешалось человеческими ногами и конскими копытами.

Жил боярин Голутвин недалеко, в чем я и не сомневался. Не будет же боярин из дворцовых на окраине жить? Были на месте через десять минут.

— Прости, боярин.

— Называй Георгием.

— Поздновато уже, могут не принять.

— Попробуем, стучи.

Андрей кулаком стал бить в ворота. Долго никто не отпирал. Затем послышались шаги.

— Ну, кого там нечистая носит на ночь глядя? Нет дома никого!

— Открывай калитку! — заорал Андрей. — К тебе боярин из Разбойного приказа! Али плетей отведать хочешь?!

Калитку отворили. Во дворе стоял пожилой слуга. Увидев Андрея в кафтане служивого, мужик растерялся.

— Боярыни и прислуги нет дома, в вотчину отбыли. Один я тут сторожую. Как схоронили боярина нашего, так и уехали все.

Слуга всплакнул. То ли над судьбой убитого боярина, а может — потому, что его одного оставили в большом доме.

— Ладно, будет. Мы ненадолго. Убийцу боярина твоего ищем.

— Да чем же я могу помочь?

— Мы на улице будем говорить или в дом пустишь?

Слуга отступил в сторону. Мы прошли во двор, подождали, пока он запрет калитку, и вместе вошли в дом.

Парадные сени сразу впечатлили размерами. Мы сняли верхнюю одежду, и слуга провел нас в гостиную.

На столе одиноко горела свеча, углы комнаты оставались в темноте.

— В чем боярина хоронили?

— В одеже.

— Подожди, Андрей, — прервал я не в меру ретивого сыскного помощника и обратился к слуге: — Ты скажи — тело обмыли, одели в чистую одежду, так?

— Так. Я и обмывал, а одевали мы вдвоем с Пронькой. Одному мне не управиться было.

— Понятно. А где одежда, в которой его домой привезли, — та, что в крови?

— Где ей быть — выбросили, боярин.

У меня екнуло сердце.

— Куда?

— Известное дело — на помойку, что на заднем дворе.

— Веди! Да, факелы возьми.

Слуга принес два факела. Мы оделись, зажгли пропитанную смолой паклю и пошли вокруг дома — на задний двор. Помойка была в задах хозяйского двора, подальше от боярских глаз.

— Вот она, — ткнул слуга пальцем.

Скомканная, окровавленная и смерзшаяся

одежда валялась сверху. Хорошо, что все из дома выехали, и слуги не успели залить одежду помоями.

Андрей вытащил из выгребной ямы обледенелый ком и протянул слуге:

— В дом неси, к печке — пусть лед растает; там и осмотрим.

Слуга возроптал было, но Андрей глянул строго, и слуга покорно пошел за нами со страшным окровавленным тряпьем в руках.

— Печь на кухне топлена?

— Должна быть теплая, к ночи топил.

Мы сбросили в сенях тулупы, прошли на кухню и положили тряпье перед печью. Уселись на скамью, разглядывая смерзшийся ком. Шло время, с одежды натекла лужа воды пополам с кровью.