Онлайн книга «Шпага Софийского дома»
— Пани нуждается в помощи? Нет, похоже, уже не нуждалась. Спешились озабоченные подруги, окружили сероглазую. Видя, что ничего серьезного не произошло, смеялись. А цыгане-то бочком-бочком — и смылись, вместе с медведем. А кому охота иметь дело с королевским судом? Что-то сказав по-польски, спасенная сняла со шляпы цветок и, протянув его Олегу Иванычу, быстро поцеловала его в щеку. После чего, ловко вскочив в седло, умчалась вместе с подругами дальше… на ходу оглянулась, помахала рукой. — Ну вот, Иваныч, а ты еще идти не хотел! — напомнил о себе Гриша. — Пошли, еще погуляем. Ну — пошли так пошли. В конце концов устал шататься Олег Иваныч. — Ну, где твоя корчма-то, Гришаня? — Да погоди ты немного с корчмой, Олег, свет Иваныч. Давай-ко еще погуляем, город посмотрим, может, девок тех снова встретим… — Отрок посмотрел влево: — Во! А вот и корчма, видишь, там, с русалкой… Небольшое приземистое здание на окраине действительно напоминало постоялый двор. Жердяной забор, коновязь, вывеска латиницей: «U RUSALKI». Над подписью — русалка нарисована, изрядно жирняща бабища! — Ну и хвост! — восхищался Гришаня. — Ну и титьки! Зашли. В корчме было довольно людно. Подбадривая себя рейнским, в углу вели ученый спор трое монахов-францисканцев в пыльных фиолетовых рясах. У самого входа крутил ручку диковинного музыкального инструмента слепой старик в надвинутой на самые глаза широкополой войлочной шляпе, знававшей когда-то лучшие времена. Падали на шею давно не стриженные, свалявшиеся, словно пакля, волосы. Морщинистое лицо старика казалось черным, серую рубаху-свитку украшали заплаты, наскоро пришитые толстыми суровыми нитками. — Кобзарь, — обходя старика, пояснил Гришаня. — На Белой Руси много таких… Олег Иваныч, проходя мимо, покосился. Старик как старик. Неопрятен только. Терзает смычком струны, выводит заунывное: Ой ты, гой-еси, Володимир-князь, Володимир-князь, Красно Солнышко… Посередине корчмы, вполуха слушая кобзаря, веселилась теплая, уже изрядно навеселе, компания шляхтичей в коротких зеленых жупанах. Длинный стол перед ними был щедро уставлен кувшинами с вином и глиняными мисками с немудреной закуской — капустой, мочеными яблоками и сыром. Перемежая скабрезные прибаутки отборным матом, шляхтичи то и дело поминали «пана круля» — видно, обсуждали прошедшую королевскую охоту. Кое-кто из них при этом ухитрялся время от времени угрожающе размахивать над головами вытащенной из ножен саблей. — Вот так, панове, и покатилась башка татарская, пся крев! Польские фразы периодически перемежались литовскими, а большей частью — русскими, что и не удивительно — среди шляхты было не так уж и мало этнических русских. Стоящий рядом с кобзарем светлоголовый малец-поводырь не отводил от стола шляхтичей голодного взгляда. Один из пирующих — кучерявый, усатый — перехватил взгляд мальчишки. Щелкнул пальцами: — Подь! Поводырь испуганно дернулся… — Подь сюда! Ты, ты… Да не трясись, не зьим! На вот… — схватив со стола миску с сыром, шляхтич протянул ее мальчику… Тот поклонился, взял миску, осторожно поставил под ноги кобзарю. — А дед твой повеселей чего знает? — осведомился другой шляхтич, багроволицый толстяк с недобрым взглядом черных глубоко посаженных глаз. — Зборовскую! Зборовскую давай, дед! — закричал тот, что угостил мальчишку сыром. — Слышишь ли меня? Кобзарь кивнул, заиграл… не намного веселее, но заметно быстрее. Чудной инструмент издавал настолько душераздирающие звуки, что Гришаня зажал уши руками. Олег Иваныч лишь покачал головой и бросил на кобзаря презрительный взгляд. Ритчи Блэкмор хренов… Впрочем, шляхтичей качество музыки отнюдь не смутило. Подскакивая на скамьях, те начали орать какую-то песню, насколько громко — настолько же и фальшиво, ничуть не заботясь попаданием в мотив. Лишь усатый пан сурово хмурил брови. Олег Иваныч с Гришаней скушали по большой просяной лепешке с жареным мясом, запили пивом и, расслабившись, принялись обсуждать вопрос, что делать: возвращаться на постоялый двор, к своим, или погулять еще немного по городу? Шляхтичи между тем расспорились. Усатому пану почему-то не очень-то понравилась музыка. Олег Иваныч, в общем, его понимал. — Какая ж это зборовка? — втолковывал он багроволицему. — Зборовка совсем на другой мотив… и слова другие, клянусь воротами Мариацкого костела! — Нет, зборовка! — упрямо качал головою толстяк. — Нет, не зборовка! — Матка Бозка Ченстоховска! — Эй, эй, панове! Утихомирьтесь! Нам тут еще не хватало доброй драки. Лучше выпьем… Корчмарь! Эй, корчмарь! А ну, тащи сюда еще вина! Желтолицый старик-корчмарь в засаленном переднике вмиг поставил на стол кувшинчик: — На здравье, паны! — А вот и не подерутся, — взглянув в их сторону, пошутил Гришаня. — Жаль, если не подерутся, — скучно… Олег Иваныч лишь хмыкнул. Ишь, скучно ему. — Ой! Вдруг, словно увидев что-то страшное, отрок резко нырнул под стол. Олег Иваныч обернулся: в корчму вошел давешний смуглый фрязин… И чего его так напугался Гришаня? — О, прошу к нам, пан Гвизольфи! — наперебой заорали шляхтичи, видно, они неплохо знали фрязина. Тот не заставил себя долго упрашивать, уселся за стол, с ходу намахнув изрядную чарку, совсем по-русски, залпом. Потом что-то крикнул монахам, помахал шляпой. Те отвернулись — мол, знать тебя не знаем. Впрочем, фрязин к ним и не напрашивался, вполне довольный теплой компанией шляхтичей. Гришаня осторожно высунул голову из-под стола. — Ты что там забыл, отроче? — Так… Олег Иваныч все-таки вытребовал у Гришани ответ, чем ему так не нравится фрязин Гвизольфи, что и под столом спрятаться не зазорно. Еретик? Это кто говорит-то? Тот, кто со стригольниками якшается и языческие богопротивные игрища с удовольствием посещает? Тот, кто кощуны да глумы вместо молитв почитает? Тот, по ком… Олег хотел сказать — по ком костер плачет, да постыдился, пожалел отрока, и так сильно наехал. — А и еретик, нам-то что? Вон, ты в Новгороде-то со стригольниками не боялся знаться. — Олег Иваныч небрежно пожал плечами. Зря, между прочим… В ответ услышал от Гришани целую речь. Про то, что он, Олег Иваныч, человек, конечно, неглупый, но, великодушно извините, дикий и с чужими обычаями не знакомый, поскольку всю жизнь свою в глуши прожил, никуда за границу не выезжая. (Ну, с этим, конечно, можно было согласиться — действительно, за границей Олег Иваныч не был, не сподобился как-то, ну, а насчет глуши… если считать Санкт-Петербург глушью, то и тут все верно!) |