Онлайн книга «Отряд тайных дел. Книга 3. Московский упырь»
|
– Лошадь не видали? Лошадь? Гнедая такая, с попоной старой… Нет. Никто не видел. Свели! В самых расстроенных чувствах Галдяй вернулся обратно к пожарищу. Двое белоголовых пареньков, босоногих и тощих, взобравшись на остатки забора, показывали пальцами на подьячего и смеялись: – Лошадь свели! Лошадь свели! Вот раззява! – Чем хохотать, лучше б сказали: не видали ль лошадь-то? – обиженно вздохнул Галдяй. Ребята захохотали еще громче: – Не, лошадь не видали… Видали цыгана. Верно, он и свел. – Ну да… – Подьячий взъерошил пятерней заросший затылок. – Видать, он, больше некому. А вы кто ж такие? Здешние? – Знамо, здешние, – с важностью отозвался один из парнишек, на вид чуть постарше другого. – Эвон, в той избе раньше жили. Он показал на дымящиеся развалины. Галдяй пожал плечами: – Что, сгорела изба-то? – Не сгорела, – шмыгнул носом отрок. – Приставы развалили… – Чтоб огонь не прошел, – звонким голоском дополнил второй. – Пожар тут недавно был. Большунный – страсть! – Пожар… – Галдяй покивал и поинтересовался, много ли народу сгорело. – Да не много, – мазнул рукой старшенький. – А, почитай, все, что на сгоревшей усадьбе жили. – Все трое! – с важностью выказал свою осведомленность младший. – И хозяин, и оба его слуги – и молодой, и старый. – Хозяин-то, Гермоген Петрович, хороший был. Чудной, но хороший. Парсуны все малевал. Бывало, нас во дворе поставит – рисует, то «поретрет» называл. Похоже. – И не «поретрет», а «портерт». Парсуна такая. – Перебив братца, младшенький поковырял в носу. – А когда не нас, когда просто во-он ту березину рисует или улицу – то «пэй-заж» называется. – Чудной был боярин – это ж надо, краски дорогущие на нас тратить да на какую-то там березину! – А слуги его тож рисовали? – Галдяй уселся на бревно рядом с поваленным забором – надоело уже стоять. – Слуги-то? Не, слуги не рисовали. Дядька Джон все по двору с пищалью ходил, воров пасся, хоть Гермоген-боярин всегда говорил, что красть у него нечего. – Дядька Джон? – тут же переспросил Галдяй, стараясь придать голосу некое удивление, что, впрочем, получилось у него плохо – ну да мальчишки не обратили внимания, малы еще были, наверное, лет по девять-десять. – Дядька Джон – аглицкий немец, – пояснил старший. – А второй слуга у них Телеша Сучков был, – младшенький не отставал от брата. – Молодой парнище, противный. Нас увидит, догонит – обязательно затрещину даст или подзатыльника. Вот уж гад ядовитейший! – Типун тебе на язык, Михря! – заругался старший. – Он же помер. Телеша-то в огнище сгорел, а ты его – гадом. – Гад и есть… – Младшенький утер сопли. – Знаешь, что он со мной на заполье делал? Потом расскажу. – А что делал? – тут же поинтересовался подьячий. – Да так… – Видно было, что пареньку не очень-то хотелось рассказывать, а Галдяй и не настаивал – какая разница, что там делал один из сгоревших слуг. Все равно уж теперь – мертвый. – А нам государь пять рублев дал! – неожиданно похвалился старший отрок. – На новую избу. – Ну? – Галдяй удивленно вскинул брови. – Неужель пять рублев? – Точно! Мамка Матрена в Кремль хаживала, так государь ее самолично принял и денег пожаловал. На, говорит, Матрена, – расти детей. Сейчас-то мы на постоялом дворе живем, на Остоженке, у дядьки Флегонтия – то родич наш дальний, – а к осени матушка сруб купит да наймет артельных, те уж живо новую избу сладят. – Повезло вам! – Подьячий с завистью почмокал губами. – Чего ж повезло-то? – удивился младший парнишка. – Избу вон по бревнышку раскатали – и те сгорели. – Да не в том повезло, что избу раскатали, – наставительно заметил Галдяй. – А в том, что царь вашу мамку отметил! Ишь, рублями пожаловал – милость-то какая, понимать надо! – Да мы понимаем. Матушка уж по всей Остоженке разнесла. – Чего разнесла, рубли? – Тю! Не рубли – весть. О милости царской. – Ну, ладно. – Старший паренек спрыгнул с забора. – Пойдем, Михря, а то мамка обыщется, скажет – с утра ушли и до сих пор нету. – Так путь-то неблизкий, Кольша! Где Остоженка и где Покровская? – Все равно – идем. Чего не слушаешься? Я за тебя ответственный! – Видали мы таких! – Оттолкнув брата, Михря вихрем помчался по улице, только пятки сверкали. Остановился у старой березы, обернулся: – А ну-ка, догони! – Делать нечего – за тобой гоняться, – пробурчал старший, Кольша. Привстав, Галдяй дернул его за рукав: – А вы чего сюда-то приходили? На родные места посмотреть? – Да нужны они нам больно! – Кольша усмехнулся. – А ходим сюда каждый день – подбираем всякую мелочь, что от избы нашей осталась. То гвоздь нашли, то воротные петли – все в хозяйстве сгодится. – То верно. – А сегодня вот – шиш, пусто. Видать, соседи все подобрали. – Так вы не только у своей избы, вы и на пожарище поглядите, – посоветовал Галдяй. Кольша рассмеялся, показав неровные зубы: – А то мы такие дурные, не посмотрели! Все руки вишь… – он вытянул черные от сажи ладони. – И ничего! Одни вон обломки, – он презрительно пнул ногой закопченный обломок кувшина, – во множестве тут валяются. – Во множестве… Галдяй не поленился – нагнулся, подобрал черепок, отчистив рукавом, посмотрел – красивый, с выпуклым рисунком в виде виноградной лозы. – Много, говоришь, тут таких? – Да полно. Эвон, смотри сам. На пожарище Галдяй не полез, поленился, махнул рукой убежавшему отроку да потихоньку пошел в направлении к Китай-городу и к Кремлю – обратно на Земский двор. Опрашивать соседей сгоревшего Гермогена не стал, стеснялся, да и боязно было: по всей улице за воротами, гремя цепями, лаяли псы. Ну их к бесу, укусят еще. А вот черепок подьячий с собой прихватил, а как же – хоть что-то. Вечером первый явился Митька. Довольный, сразу было видно – что-то раскопал парень. Иван оторвался от бумаг, кивнул на лавку: – Ну, что встал? Садись докладывай. – Нашел, – усевшись, сообщил Митрий. – Картину нашел… то есть, пока не саму, а продавца – Андриана Грека, седенький такой старичок, здесь недалеко, на Никольской торгует. – И что старичок? – Поговорил я с ним. Примерно описал картину – с мельницами, мол, ветряными. Андриан сразу же закивал – моя, дескать, картина, язм такими торговал еще по осени. Ну, а зимой Ртищева убили. |