Книга Лорд Безупречность, страница 57 – Лоретта Чейз

– Все, миссис Дэшвуд, хватит! – Он выхватил полупустой бокал. Допил все, что в нем еще оставалось, и поднялся из-за стола. Комната слегка покачнулась, словно корабельная палуба. – Пора спать. Завтра важный день. Предстоит принять ответственные решения.

Он со стуком поставил пустой стакан на стол.

В ответ Батшеба улыбнулась так, как, должно быть, Калипсо улыбнулась Одиссею в тот самый момент, когда околдовала сына Эллады и заманила на долгие годы.

– Вот это мне в вас и нравится, мистер Дэшвуд, – лукаво произнесла она. – Вы так решительны. Мне вовсе незачем утруждать себя мыслями и заботами.

– А мне в вас нравится несколько иное, миссис Дэшвуд, – не остался в долгу Бенедикт. – Вы так саркастичны. И мне вовсе незачем утруждаться, чтобы выглядеть тактичным и обаятельным.

Она встала. И покачнулась.

– Ты пьяна, – заметил Ратборн. – Знал же я, что последняя бутылка окажется лишней.

– Я – урожденная Делюси, – гордо возразила Батшеба. – Все представители нашего рода в состоянии держать удар.

– Как сказать, – усомнился Бенедикт. – Но во всяком случае, я в состоянии удержать тебя.

Он обошел вокруг стола и заключил ее в объятия. А она обвила руками его шею и положила голову на плечо.

Сделала это так естественно и обаятельно, словно поза была совершенно обычной и вполне привычной.

– Очень хорошо, но только на несколько секунд, пока я соберусь с силами, – проворковала она. – Не забывай, что наши комнаты на втором этаже. Если ты понесешь меня наверх, то можешь надорваться.

– Уж один-то пролет мне под силу, – ответил Ратборн, – как и прочие несложные задания, которые ты придумаешь по пути.

– Хм, – произнесла она, – и что бы такое поручить?

Бенедикт вынес ее из столовой и едва не наткнулся на Томаса, который слонялся по коридору.

– А, это ты! – удивленно воскликнул виконт. – Видишь ли, миссис Дэшвуд слегка перебрала, и я испугался, что она на кого-нибудь упадет.

Он вспомнил, как она изящно упала в обморок прямо в широко раскрытые объятия удивленного и смущенного констебля Хамбера, и негромко рассмеялся.

Батшеба уткнулась носом ему в шею.

– Комната, – пробормотала она. – Ты же обещал отнести меня в комнату и положить в постель.

Ах да, конечно. В постель. Обнаженной.

– Комната, – задумчиво повторил Бенедикт вслух. – Где же эта чертова комната?

Комната оказалась вовсе не такой большой, как в Рединге, да и на кровати лежало всего лишь две перины вместо трех. И тем не менее обстановка манила теплом, уютом, а главное, уединением. Больше Бенедикту ничего и не требовалось.

Он бережно поставил Батшебу на пол, и осмотрелся. Все было в полном порядке. Единственным отклонением от нормы следовало считать качающийся пол. Бенедикт отправил Томаса спать. Она закрыла за слугой дверь и старательно задвинула засов.

Подошла к Бенедикту.

– Хочу тебя.

– Я тебе об этом говорил, – напомнил он. – Но ты, разумеется, принялась рассуждать насчет временного затмения и…

– Замолчи. – Она схватила его за лацканы сюртука. – У меня есть для тебя поручение.

Она посмотрела возлюбленному в глаза и одарила улыбкой сирены.

Он схватил ее за талию и поднял – так что порочные губы оказались как раз напротив его рта. Принялся целовать не осторожно, не лаская и соблазняя, а горячо, жадно и требовательно. Она крепко схватила его за плечи и языком атаковала язык. Вкус ее дыхания захлестнул знойной волной и опьянил сильнее любого вина.

Она прильнула, повисла, прижавшись грудью к его груди, и обвила ногами его талию. Он инстинктивно попятился, ища надежной опоры. Прислонился спиной к стене, позволил рукам дерзко задрать подол платья и зашелестел бесчисленными нижними юбками и юбочками.

Они целовались долго и самозабвенно. Глубокие, требовательные поцелуи обдавали жаром, потом ледяным холодом и вновь жаром. Страсть оказалась сильнее и действеннее любого приворотного снадобья. Она лишала рассудка, заменяя его полным безумием, и заставляла радоваться внезапному приступу необузданной дикости.

Батшеба развязала его шейный платок, расстегнула пуговицы на рубашке, просунула руку под тонкую шелковистую ткань и положила ее на отчаянно бьющееся сердце.

Рука спустилась ниже – по животу, к поясу брюк. Бенедикт оказался беспомощным – ведь он держал ее в объятиях.

Ратборн застонал, не отрывая губ от ее рта, и она прервала поцелуй.

– Сейчас, – скомандовала она. – Немедленно! Не могу ждать. Опусти!

Он тоже хотел сейчас и немедленно. Тоже не мог ждать, а потому позволил ей спуститься на пол – прямо по собственному телу, испытывая при этом изысканно-сладкую муку.

Она подтолкнула его к кровати, и он послушно пошел – смеющийся, разгоряченный и одурманенный – и упал на мягкую перину. Она же мгновенно развязала штанишки, которые тут же упали на пол. Нетерпеливо вырвалась из кружевного плена и взобралась на Бенедикта.

Стащила до колен брюки и белье.

Он поднял голову и взглянул на собственное тело. Картина оказалась самой что ни на есть вызывающей.

– Сапоги, – со смехом произнес он. – Позволь хотя бы…

– Не двигайся, – приказала она и уселась верхом. – Положись на меня.

Он никогда и ни в чем не полагался на женщин, даже в этом. Но она оказалась совсем не такой, как остальные дочери Евы. Он утратил способность думать и не жалел о потере.

Нежная ладонь начала медленно скользить вверх и вниз. Ему показалось, что он не выдержит и тотчас умрет.

– Ты убьешь меня, Батшеба, – прохрипел он.

– Это ты убиваешь меня.

Он что-то выкрикнул – не слова, а какой-то безумный, почти звериный клич. Она приподнялась и вновь опустилась. Двигалась сначала медленно, словно разгоняя волны сладострастия и наслаждения. Постепенно темп ускорялся, а движения становились все энергичнее.

Она властно владела его телом, а он лежал и смотрел в прекрасное лицо. Оно отражало голод столь же ненасытный, как и его собственный, и радость, какой ему еще не доводилось видеть. Она скакала верхом – все отважнее и стремительнее, – а радость переполняла его вены и вместе с потоком горячей крови мчалась к сердцу. Скачка становилась необузданно-дикой, и вот уже Бенедикт чувствовал себя беглецом, который мчится без цели, неизвестно куда. Так они долетели до самого края земли и поднялись в небеса. Воспарили, исполнившись восторга свободы, а потом медленно опустились на родную землю и спокойно поплыли по плавным, надежным волнам сна.

Утром он проснулся и понял, что она исчезла.