Онлайн книга «Ночная смена. Крепость живых»
|
Две девчонки лет десяти – двенадцати воют навзрыд. У той, что помладше, толсто замотана кисть руки, на плечо наложен жгут. Самый тихий из всей компании парень-милиционер. На плече тоже жгут, предплечье забинтовано, хотя кровь проступает через бинт, искромсанный рукав свисает лохмотьями. Что я точно помню? А помню я, что «громче всех ругаются матом и другими словами, а также воют и плачут легкораненые. У них на это есть силы. Тяжелораненые молчат!» Значит, надо заниматься бледным милиционером. Надежда с ходу показывает мужику с бабой, что им надо идти к кораблю МЧС, который внизу стоит. Лихо, конечно, она этому агрегату под названием «хивус» польстила. Мужик продолжает ругаться, потому как считает себя самым пострадавшим, и поэтому требует к своей персоне исключительного внимания. Ага, щщщаззз… Я уже видел, как ты шустро ходишь – ранение явно по касательной. Был бы серьезно задет мышечный массив или тем более кость – хрен бы ты так поднялся и пошел. А оставить его тут – достанет претензиями до глубины души: он ведь ранен, и доктор обязан проявить гуманизм. А то, что за это время, пока его царапину будут йодом мазать, кто-то другой дуба врежет, так на это насрать. Люди эгоистичны в массе, а уж раненые – тем более. Игнорирую мужика, но это не «проханже» – он меня сильно дергает за рукав и просто требует, чтобы я обратил внимание именно на него, и никак иначе. Баба тож подвывает ему в тон. – Слушай, страдалец, тебе помощь оказана, повязка наложена. Кровотечения нет, больно, конечно, но потерпишь. Иди вниз, там в салоне врач и медикаменты. Я здесь занят, извини, но им моя помощь нужнее! – Я ранен, твою мать! Видишь, я ранен, твою мать! Ты что, твою мать, совсем края не сечешь? – Ты, калека недоделанный! Ты оцарапан, а не ранен. Будешь мне мешать, я тебе сам прострелю ногу как следует. И тогда буду заниматься именно тобой! Вали отсюда вниз, болван чертов, и не дергай меня за рукава! Я кому сказал? Вали давай! – Сука ты, а не доктор! – Я еще хуже! Все, пошел, пошел! Не беси меня! Сейчас тебя еще дополнительно подстрелят – добьешься моего внимания! Забыл, что тут перестрелка? Иди, давай! От нашей перебранки есть польза – девчонки голосить перестали. Видимо, злой доктор Ойнеболит напугал. Кстати, какого хрена на девчонке жгут? – Надежда Николаевна! Уберите лишних отсюда. Нам новых ранений только не хватает! А ты, принцесса, как тебя ранило? – У мммення ппалле-ец отсттреллилло… ик… ттуттт в ммешшочке воттт… ик… – Больше ран нет? – Этттой мммаллло… ик?! – Этой хватит. Ну-ка, где палец? – У Лилллльккки… ик… Пока разговариваю, вижу, что жгут наложен безобразно – кисть руки опухла и посинела до безобразия. Осматриваю девчонку. Внешне состояние удовлетворительное, не ниже. Напугана, конечно, но ничего страшного. Потому жгут долой, толку от него нет. И прошу Надежду и эту парочку отправить вниз. Теперь милиционер. Вот ему точно плохо. Белый, холодный пот на его лице глазом невооруженным видно. – Кости ему надо совместить правильно! – авторитетно заявляет мне в затылок все еще пасущийся тут мужик. – Вы кто по специальности? – Я? Экспедитор! – Медицинское образование есть? – Нет, но я в телевизоре видел. – Слушайте, если вы немедленно не уйдете туда, где сейчас сборный пункт раненых, я вас буду лечить только урино– и копротерапией! И от других врачей добьюсь того же! – Так я ж помочь хочу! – Внизу, на берегу, ваша помощь будет уместнее. Все, вниз на посадку. – Я… – Тебя пристрелить, чтоб понял? – рявкает сзади Надежда мужику в ухо. Мужик подпрыгивает и наконец сваливает вместе с девчонками. – Ильяс, видишь группу из четырех человек? – Вижу. Отработать? – Нет, ты что, это спасенные. Двое ранены. – Принято. Не отрабатывать. – Сопроводи. Чтоб никто не обидел. Я имею в виду: не бегай туда-сюда, а огневым прикрытием. – Понял, не деревянный. – Куда делись мужики? Этот, сварщик, и второй, из первого УАЗа? – Сварщик рванул за нашими на холм еще до того, как вы туда поехали. А мужик с УАЗа, после того как вы раненого сюда потащили, того, с обвязанной головой, побежал к Центральному парку. Прямо вдоль берега. – Куда ж его черти понесли? – Вот уж извини, не в курсах… – Ясно, связь кончаю… – Буякши, хи-хи-хи… Теперь что у парня с рукой. Надежда уже дерет ножницами рукав, аж треск стоит. Парень прикрывает глаза и вроде собирается потерять сознание. Роюсь в сумке, ищу одноразовый шприц. Ампула промедола. Теперь одно соединить с другим – и в ляжку. Готов. Будем надеяться, что шибко инфекции я ему не занес. – Эй! Земляк! УАЗ на ходу? – А? – Ты тут не помирай, все равно не дадим. УАЗ на ходу? – На ходу… – Можем сейчас на нем вниз съехать? – Можем… Бензина нету… – Что, прям тут кончился? – Ну да, тут… Я мотор не выключал… Он чуток поработал и заглох… Этот пидор по нас очередь дал, а завести не смог… – Какой пидор? – Этот… мент. Он нас остановил… – Сколько тут всего было? – Этих? – Да, этих. – Трое… Двое ментов… – Всего трое? – Ага. – Я закончила! – Надежда, как, подбинтуем или перебинтуем?.. На ваш взгляд. – На мой – подбинтовать, и хорошо будет. – А жгут? – Давайте проверим. – Хорошо, распускаю. Смотрим на повязку. Кисть руки розовеет, а вот кровищи на повязке не добавляется. Надежда добавляет еще бинта сверху, а я тем временем стягиваю с раненой руки часы: они хоть и на растягивающемся браслете, но на раненой конечности лучше не оставлять ни колец, ни браслетов, ни часов… Отечет – хрен снимешь, и можно получить на ровном месте отмирание тканей. Был у меня пациент с ожогом и ботинком на обожженной ноге. Успели снять этот чертов ботинок по кускам, еле успели, а то потерял бы пальчики – уже цвет был у них очень гадкий, когда освободили… Иммобилизовать бы руку – очень похоже, что уж одну-то кость пуля поломала. А может, и вторую тоже… Без рентгена не скажешь. Шин у меня нет. Разве у МЧС спросить? Или тут какую-нибудь ветку-доску поискать… – Что вы озираетесь? – останавливает мое блуждание глазами по окрестностям Надежда. |