Книга Анжелика. Война в кружевах, страница 48 – Анн Голон

Она помогла ему дойти до своей спальни. Видимо, Филиппу было совсем плохо, потому что он последовал за женой без каких-либо возражений. Он тяжело рухнул в кресло и закрыл глаза. Его лицо казалось белее воротника рубашки.

Анжелика лихорадочно схватила свою шкатулку с рукоделием, вынула ножницы и принялась резать ткань, пропитанную кровью. Она крикнула служанкам, чтобы те принесли воды, бинт, лечебные порошки и бальзамы и еще ликер венгерской королевы.

— Выпейте это, — сказала Анжелика, как только Филипп немного пришел в себя.

Рана не выглядела серьезной. Длинный разрез тянулся от правого плеча к левому боку, но он был совсем неглубоким. Анжелика промыла рану, обработала ее дижонской горчицей [49] , присыпала порошком из панциря раков [50] и сверху приложила мазь Двенадцати апостолов [51] .

Филипп перенес все процедуры, не поморщившись, даже когда его мазали горчицей. Казалось, он о чем-то глубоко задумался.

— Я все спрашиваю себя: как они решат вопрос этикета? — произнес он наконец.

— О каком этикете вы говорите?

— Об этикете ареста. В принципе, арест производит капитан королевской охраны, но действующий капитан — не кто иной, как граф де Лозен! Он ведь не может арестовать самого себя, не так ли?

— Едва ли это возможно, особенно учитывая, что он умер, — заметила Анжелика с нервным смешком.

— Умер? Да у него ни царапины!

Анжелика застыла с бинтом в руке.

— Но вы только что сказали…

— Я хотел посмотреть, упадете ли вы в обморок.

— Я не буду падать в обморок из-за Пегилена де Лозена! Конечно, я огорчилась… но, Филипп, тогда получается, что поражение потерпели вы?

— Надо же было каким-то образом остановить эту дурацкую дуэль. Я не собирался портить двадцатилетнюю военную дружбу с Пегиленом из-за какой-то…

— Безделицы, — выпалила Анжелика, чтобы избежать очередной грубости. — Да, я знаю… король тоже называет меня Безделицей.

И она разрыдалась. Плакать по любому поводу было совсем не в ее характере, но казалось, вина Фонтенбло, которыми она вчера злоупотребила, открыли неиссякаемый источник слез.

Слезы падали на бинт, которым она продолжала перевязывать раненого мужа.

— Филипп! О Господи… Филипп! Как глупо… Почему все так ужасно получилось?! Я так хотела… любить вас.

Маркиз предостерегающе поднял руку, призывая ее к молчанию.

— Кажется, вот и они, — сказал дю Плесси.

На мраморной лестнице послышалось звяканье шпор и сабель. Дверь медленно отворилась, и в комнату заглянул смущенный граф де Кавуа.

— Кавуа! — воскликнул Филипп. — Ты пришел меня арестовать?

Граф удрученно кивнул.

— Прекрасное решение. Ты — полковник мушкетеров, и после капитана королевской стражи его функции должны перейти именно к тебе. Что с Пегиленом?

— Он уже в Бастилии.

С болезненной гримасой Филипп поднялся.

— Пойдем. Мадам, будьте так любезны, накиньте мне на плечи камзол.

Но услышав слово «Бастилия», Анжелика потеряла голову. Все повторяется!.. Они опять пришли, чтобы отнять у нее мужа и посадить его в Бастилию. Побледнев, как полотно, она умоляюще сложила руки.

— Мессир де Кавуа! Заклинаю вас, только не Бастилия.

— Мадам, я сожалею, но таков приказ короля. Вы должны знать, что дуэль — это серьезный проступок, и мессир дю Плесси совершил его вопреки запрещающим эдиктам. Но успокойтесь, с ним будут хорошо обращаться, о нем позаботятся. Есть разрешение, чтобы его сопровождал слуга.

Граф протянул Филиппу руку, чтобы тот мог о нее опереться.

Из груди Анжелики вырвался крик раненого зверя:

— Только не в Бастилию!.. Заприте его где угодно, но не в Бастилии!

Оба дворянина, уже подошедшие к двери, обернулись и с непониманием посмотрели на нее.

— И где же вам угодно, чтобы меня заперли? — возмущенно спросил Филипп. — Может быть, в Шатле, с деревенщиной?

* * *

Все начиналось заново! Ожидание, тишина, невозможность что-либо сделать, неотвратимость гибели. Анжелика мысленно видела, как она опять неуверенно бредет по дороге… Ее охватил безумный страх, как бывает в ночных кошмарах, когда вы тщетно пытаетесь бежать, а ноги, налитые свинцом, прирастают к земле. Несколько долгих часов маркизе казалось, что она теряет рассудок.

Ее служанки были потрясены, видя свою всегда хладнокровную и энергичную хозяйку в таком состоянии! Наконец они пришли к единственному решению, которое могло бы успокоить Анжелику:

— Вам необходимо навестить мадемуазель де Ланкло, мадам. Мадемуазель де Ланкло.

Они едва ли не силком запихнули маркизу в портшез.

Это была правильная мысль. Только Нинон с ее уравновешенностью, опытом, тактом и чуткостью могла выслушать Анжелику, не принимая ее за сумасшедшую или не впадая в панику.

Нинон укачивала свою подругу в объятиях, называла ее «нежным сердечком», а когда Анжелика немного успокоилась, стала объяснять, что ситуация вполне заурядная. Случается великое множество похожих историй. Каждый день мужья дерутся на дуэли и мстят за оскорбленную честь.

— Но… Бастилия!

Ненавистное название пламенем горело перед глазами Анжелики.

— Бастилия! Но из нее выходят, дорогая моя.

— Только на костер!

Нинон погладила лоб Анжелики.

— Я не знаю, что вы имеете в виду. Наверное, вы помните о каком-то страшном событии, которое пугает вас и лишает обычного хладнокровия. Но когда к вам вернется способность рассуждать здраво, вы, как и я, поймете, что репутация Бастилии, конечно, впечатляет, но не пугает. Бастилия — как угол, куда король ставит шалунов. Разве найдется кто-то среди наших вельмож, кто не провел хотя бы нескольких дней в этой тюрьме, расплачиваясь за дерзость или за недисциплинированность, которой отличаются эти горячие головы? Лозен сам попадает туда в третий, если не в четвертый раз. И его пример наглядно доказывает, что из Бастилии выходят и что порой после этого провинившимся оказывают больше уважения, чем раньше. Итак, оставьте за королем право карать свое непослушное стадо. Он будет первым, кто вздохнет с облегчением после возвращения шалопая Лозена и своего главного ловчего.