
Онлайн книга «Сердце в пустыне»
– Эта дрянь беременна? – Красивое лицо Зухры исказилось от отчаяния, куда более глубокого, чем непреходящее презрение к «бедуинке» и сознание своего превосходства. – О нет! – Когда-нибудь это должно было случиться. – Нет. Не должно. Если эта тварь родит сына, он станет первым наследником рода аль-Бархи. Этого нельзя допустить. Наследником может быть только сын Амира. – У Амира нет сына, – с грустью напомнила Джамиля. – Так будет! Не хватало, чтобы кровь рода аль-Бархи смешалась с кровью полудикого племени бедуинов! Во взгляде Джамили сквозили осуждение и тревога, и Зухра поняла, что сболтнула лишнее. Нельзя поддаваться эмоциям, надо быть, рассудительной и хладнокровной. Вернувшись к себе, женщина принялась метаться по комнате, будто дикий зверь. Она поняла, что проиграла в долгой и тайной борьбе с тенью давно умершей соперницы и последней волей покойного мужа. Если бездумная, оскорбительная по своей сути любовь Алима к дикарке принесет плоды, роду аль-Бархи, истинным представителем которого в глазах Зухры был только Амир, суждена позорная гибель. Следующий день был еще жарче, чем предыдущий; женщины разбрелись по своим комнатам, и в гареме воцарилась сонная тишина. В самый разгар зноя старшая жена Хасана вошла в покои Джамили с кувшином холодного шербета и с привычной грацией опустилась на подушки. – Только это и спасает в жару! Пожалуй, стоит угостить и дикарку. Знаешь, – Зухра постаралась придать своему лицу безмятежное выражение, – я была не права. Только Аллах дарует и отнимает жизнь – это священно, и он же дает нам силы выдержать испытания, какими бы тяжкими они ни казались. Женщины с наслаждением отведали шербет, потом Зухра принесла до краев наполненную прохладным напитком, расписанную диковинными узорами фарфоровую чашку и протянула Джамиле. – Отнеси ей. Из моих рук она ничего не возьмет. Возвращаясь со службы, Алим столкнулся в воротах дома со старым лекарем Ибрагимом. Тот отвесил поклон и произнес, не поднимая глаз: – Плохие новости, господин. Твоя жена потеряла ребенка. Алим побледнел и вцепился в руку хакима. – Зюлейка! О нет! Как это могло случиться? Почему? – Без видимых причин. Подобные вещи только так и происходят. – Она жива?! – воскликнул Алим. – Да. Твоя супруга поправится. Благодари младшую жену своего достопочтенного отца. Она вовремя подняла тревогу и позвала меня. Иначе все могло закончиться гораздо хуже. Взор небесно-голубых глаз Алима сделался напряженным и острым. – В будущем Зюлейка сможет родить? Ибрагим с достоинством поклонился. – Все в руках Аллаха, достойный! Алим быстро прошел в комнату, где Зюлейка неподвижно распласталась на огромном ложе. Подойдя ближе, молодой человек увидел осунувшееся, напряженное лицо и большие темные глаза, во взгляде которых было что-то унылое и затравленное. Сидевшая возле постели больной Джамиля безмолвно поднялась, выпустила из пальцев бессильную руку Зюлейки и скромно удалилась. Алим склонился над ее изголовьем. – Мне очень жаль, – сказал он, – но главное, ты жива. Зюлейка заговорила, не пытаясь сдерживать набегавшие на глаза слезы. Ее голос звучал надтреснуто, глухо: – Бог наказал меня за то, что я бросила своего сына – точь-в-точь как моя мать некогда бросила меня! – О чем ты говоришь? – в смятении произнес Алим. – О Ясине. Могу ли я спокойно спать, зная, что мой мальчик, возможно, голодает, тогда, как я ем досыта каждый день? Могу ли радоваться жизни, думая о том, что он, наверное, плачет, вспоминая, как я его любила, заботилась о нем, а потом вдруг исчезла неведомо куда? – Я не предполагал, что ты несчастна, – пробормотал Алим. – Я была счастлива. Да, была. Однако в обмен на счастье Бог потребовал от меня слишком большой платы. – Просто я думал, что, если Ясин сын бедуина, ему будет хорошо среди своего народа… Лицо Зюлейки было осунувшимся, изнуренным, тогда как взгляд казался до странности ясным и твердым. Она раз и навсегда решила избавиться от притворства, которое омрачало ее жизнь. Нагромождение лжи было подобно куче сухих листьев, которую развеял порыв сильного ветра. – Он не сын бедуина. Он сын богатого багдадца, которому я отдалась, не будучи замужем, и который бросил меня, когда узнал, что я беременна. Впрочем, – с горькой усмешкой добавила молодая женщина, – он и не собирался на мне жениться. Я была ему нужна только для утехи. Алим замер. То, в чем призналась Зюлейка, было неслыханно для мусульманки! Та, что потеряла невинность до свадьбы, обречена на вечный позор! Ни один мужчина, если он в здравом уме, не женится на такой женщине. – Но ты говорила… – Да, говорила. Я боялась тебя потерять. Я знала, что ты обо мне подумаешь, если выяснится, что мне пришлось выйти замуж за кочевника и тем самым попытаться скрыть то, что со мной произошло в Багдаде. – Как же твой муж? Он знал правду? – Нет. Я его обманула. Он думал, что это его ребенок. Алим закрыл лицо руками. – А почему ты вышла за меня? – прошептал он. – Потому что полюбила. Наступила неловкая пауза. Внезапно молодой человек вспомнил, как Зюлейка отыскала его в оазисе и обратилась к нему первой, нарушив запреты. О чем это говорило? О любви с первого взгляда, о легкомыслии или… Нет, женщина, с которой он счастливо прожил два года, не была ни расчетливой, ни распутной, ни корыстной, ни лживой! – А того, первого, который стал отцом твоего сына, ты тоже любила? Зюлейка медленно произнесла: – Не знаю. Мне было пятнадцать лет, все виделось иначе, не так, как сейчас. – И вдруг спросила: – Скажи, Алим, почему со временем люди раскаиваются в своих поступках? Он отрешенно смотрел в одну точку. – Потому что времена меняются, а вместе с ними и человек. И еще… смерть. Она заставляет по-другому смотреть на жизнь. Только она, ничего больше. Зюлейка вспомнила покойного мужа. Должно быть, она порочная женщина, если после всего, что с ней случилось, смогла радоваться жизни, а главное – вновь полюбить. – Во всем, что со мной произошло, виновата лишь я одна. Алим вдруг понял, что должен принять решение прямо сейчас, не теряя ни единой секунды. Законы общества непреклонны, они не допускают выбора. Иное дело – человеческое сердце. Чтобы прогнать Зюлейку из дому, ему придется растоптать свою любовь и изорвать душу в клочья! – Ты не должна себя винить, – твердо произнес Алим. |