Книга Тина и Тереза, страница 112 – Лора Бекитт

Тина медленно повернула голову. «Не нужна? Нет, нужна — и Стенли Хьюзу, и Конраду О'Рейли. Хотя последнему, может быть, и нет».

— Лиона Гамильтон! Обычно в таких случаях женщину называют шлюхой. Спасибо, что вы этого не сказали. Шлюха вцепилась бы вам в волосы, а старая дева ограничится парой фраз. Запомните, никогда ни один порядочный человек не упрекнет женщину в том, что она не замужем и у нее нет детей. Одиночество — это несчастье, а несчастьем не попрекают! А с другой стороны: кто знает, может, одиночество, независимость, свобода для меня то же, что для вас семейная жизнь. В этом случае так же глупо смеяться надо мной! Личная жизнь каждого неприкосновенна! Я нахожу прелесть в своем существовании, я никогда и ничего не добивалась силой, а потому не трогайте меня! Вы ограниченная особа, мне жаль мистера Хьюза, я была неправа, посоветовав ему жениться на вас! — Ее голос дрожал. — Уходите отсюда!

И настежь распахнула дверь.

Лиона вышла, прошипев что-то себе под нос, а Тина села в горестном раздумье.

Да, она мечтала о семье, муже и детях, а получила хорошую работу, свободу, независимую жизнь — то, к чему стремилась Тереза. Тогда, быть может, у Терезы тоже все случилось наоборот? Если б знать!

Наутро Тина не вышла к завтраку — лежала у себя и думала до тех пор, пока в комнату не вошла огорченная Бренда.

Девушка села и, обняв подругу, произнесла:

— В чем дело, Тина? Что случилось? Это из-за Лионы?

Тина не ответила на вопрос.

— Прости, Бренда, — тихо прошептала она.

— Я знаю, — сказала Бренда, — у Лионы скверный характер. Она уже устроила объяснение со Стенли, а вчера я случайно увидела, как она выходит из твоей комнаты. Наши родители дружили, и Стенли с Лионой сосватаны друг другу давным-давно, но я предпочла бы иметь в невестках совсем другую девушку. Например, тебя, дорогая. Нет-нет, ты можешь ничего не объяснять и все же… Я была бы счастлива!

И Тина зарылась лицом в объятиях Бренды — так она поступала только с Терезой. В давние незапамятные времена!

— Идем в столовую, Тина. Стенли и Лиона уже ушли из дома.

Тина встала с тяжелым сердцем и, приведя себя в порядок, вышла из комнаты.

Утренний город сиял за окном — чистый, солнечный, светлый. И девушке вдруг подумалось, что сегодня случится что-то хорошее.

Она вспомнила слова Лионы: «Вам двадцать один год…» Разве это так много — даже с точки зрения восемнадцатилетнего человека?

— Скажи, Бренда, я что, выгляжу старше своего возраста?

Бренда удивленно засмеялась.

— Что приходит тебе в голову, Тина? Ты такая юная и очень хорошенькая! Тебе и двадцати-то не дашь!

Тина улыбнулась.

— Послушай, — сказала Бренда, — разве ты не счастлива тем, что имеешь любимое дело, что нужна кому-то?

— Не совсем. Человеку важно быть для кого-то не просто нужным, а единственным. А мои воспитанницы? Я их люблю, но у них есть родители, и мне хотелось бы иметь еще кого-то, кто принадлежал бы только мне.

Бренда ласково тронула подругу за руку.

— Может, мне взять тебя с собой в Англию? У Генри много знакомых, ты бы нашла человека по сердцу…

— Нет. Я могла бы быть счастлива только в Австралии.

— Почему?

Но Тина не хотела говорить на эту тему.

— Выйдя замуж, ты, наверное, займешься исключительно домашним хозяйством? — шутливо произнесла она.

— Конечно нет! Вернее, как захочу. Генри обещает предоставить мне в этом деле полную свободу.

— Ты считаешь, можно сочетать семейную жизнь с независимостью?

— Вполне.

Тина только улыбнулась. Она бы на месте Бренды охотно сдалась в плен, как истинная австралийка, для которой дом и семья превыше всего, а на своем месте — тем более! Кому нужна свобода, называемая одиночеством?

Когда они сели за стол, вошла служанка и сказала:

— Вам пакет, мисс.

Бренда протянула руку.

— Давайте сюда, Холли.

— Это тебе, Тина, — произнесла она следом и передала пакет подруге.

«Тине Хиггинс», — прочитала та. Послание Конрада! Что же там?

Она разорвала бумагу. Ноты. Черные значки на белом листе — непонятные, странные. И сверху надпись рукой Конрада: «Посвящается Тине».

Она взволнованно спросила, обращаясь к Бренде:

— Скажи, могла бы ты сыграть для меня эту мелодию?

Ей никого не хотелось посвящать в свой секрет, но иначе раскрыть тайну нотных знаков было невозможно.

Бренда взяла листы из рук подруги и пробежала глазами ноты.

— Могу, если ты дашь мне немного времени, чтобы разучить.

Тина кивнула.

— Я пойду к себе, — сказала она, — ты позовешь меня, когда будешь готова.

Тина удалилась в свою комнату и сидела там, закрыв уши руками, чтобы не слышать доносящихся из гостиной нестройных аккордов.

Через полчаса Бренда вошла и, взяв подругу за руку,повела в гостиную. Девушка села за рояль, расправила юбки и положила пальцы на клавиши:

— Слушай.

Она начала играть, и сердце Тины стучало в такт. Мелодия казалась пронизанной печальным светом осени; на глаза наворачивались слезы, но при этом с лица не сходила улыбка. Что это было? Песнь сожаления, печали, вины? И огромной веры в жизнь. И любви.

Бренда закончила играть, и Тина едва сумела очнуться. Она, казалось, утонула в воспоминаниях. Кленси. Тайные терзания. Первые поцелуи. Любовь и еще раз любовь.

— Что ты об этом думаешь, Бренда? — спросила она.

— Очень хорошая пьеса. Написана в своеобразной манере, с большим чувством и, на мой взгляд, талантливо. Тут есть все: стиль, мелодичность, проникновенность. Чье это произведение?

Тина смущенно прошептала:

— Моего знакомого…

— Он профессиональный композитор?

— Нет.

— Тогда это тем более удивительно. Знаком ли кто-либо еще с его творчеством?

— Не думаю.

— У меня на кафедре музыки есть знакомые. Я могу показать им.

— Нет.

Тина сняла листы с пюпитра и бережно прижала к груди. И повторила слова Конрада:

— Это очень личное. Теперь — только мое. — А про себя добавила: «Наше».

Бренда внимательно смотрела на нее.

— Пьеса посвящена тебе. Я не желаю вмешиваться в твою личную жизнь и все же скажу: этот человек любит тебя!