Книга Исследователи Гора, страница 66 – Джон Норман

— Мне нужно поговорить с тобой, — сказал Кису на ломаном горианском.

— Не знал, что ты говоришь по-гориански, — откликнулся я, вглядываясь во тьму.

— Как-то раз, еще ребенком, я сбежал из дому. Два года прожил в Шенди, а потом вернулся в Укунгу.

— Наверное, деревня была тесна для тебя. Не всякий ребенок отважился бы на такое долгое и опасное путешеcвие.

— Но я вернулся в Укунгу, — повторил он.

— Должно быть, потому ты так радеешь за Укунгу, что когда-то сбежал из этих мест.

— Мне нужно поговорить с тобой.

— А что, если я не разговариваю со знатными людьми?

— Извини меня, — сказал Кису. — Я был дураком.

— Значит, ты все-таки решил взять пример с Билы Хурумы, который говорит со всеми?

— А как иначе услышать другого человека и понять его?

— Нищий может говорить и с нищим и с убаром, — сказал я

— Это — пословица Шенде.

— Да.

— Ты говоришь на ушинди?

— Немного.

— Ты понимаешь, что я говорю? — спросил он на диалекте, которым пользовались при дворе Билы Хурумы.

— Да, — ответил я. Ему было так же нелегко говорить на горианском, как и мне на ушинди. — Если будет непонятно, я скажу.

Я не сомневался, что мы поймем друг друга, лавируя между двумя языками.

— Я постараюсь говорить по-гориански, — сказал Кису. — По крайней мере, это не язык Билы Хурумы.

— У него есть и другие достоинства, — заметил я. — Это сложный и красивый язык с обширным словарем.

— Самый красивый язык в мире — язык укунгу, — возразил Кису.

— Может быть. Но я его не знаю.

Если бы меня спросили, какой язык самый красивый в мире, я бы назвал английский или горианский. Однако мне доводилось встречать людей, которые говорили то же о французском, немецком, испанском, китайском или японском Причина ясна — каждый защищает свой язык. Когда речь заходит о родном языке, все мы становимся шовинистами и слепо не желаем замечать очевидного превосходства английского языка. Или горианского. Или французского. Или немецкого, испанского, китайского, японского, хинди…

— Я постараюсь говорить по-гориански, — повторил Кису

— Ладно, — великодушно разрешил я и в душе облегченно вздохнул.

— Я хочу сбежать, — сказал он. — Я должен вырваться отсюда.

— Прекрасно. Чего мы ждем?

— Я не знаю, как это сделать.

— Средства для побега давным-давно у нас в руках. Мне не хватало только помощи.

Я повернулся к Айари

— Передай по цепи, в обе стороны, на разных языках, что сегодня ночью мы бежим.

— Как ты собираешься это сделать? — изумился Айари.

— Скоро увидишь.

— А что, если кто-то побоится бежать? — спросил он.

— Их вырвут живьем из цепи.

— Мне это не нравится.

— Хочешь быть первым? — осведомился я.

— Нет, нет, — торопливо сказал Айари. — Я занят. У меня много дел. Я должен передать твои слова по цепи.

— Как мы вырвемся на волю? — снова спросил Кису.

Я протянул руку к его ошейнику, нащупал начало цепи и принялся перебирать по ней руками, пока не добрался, футов через пять, до ошейника следующего человека. Я плотно прижал этих двоих друг к другу и перехватил цепь возле их ошейников так, что получилась петля. Я на ощупь просунул ее снизу между концами двух бревен и вытянул вверх. Низ петли, тесно обхватывающий бревно, оказался под водой. Один из концов цепи я протянул силачу Кису, зa другой взялся сам.

— Понял, — сказал Кису, — но, по-моему, это ненадежное средство.

— Попроси аскари, — бросил я, — может, они предложат что-нибудь получше.

Налегая изо всех сил, мы принялись ровными, скользящими движениями перепиливать цепью бревно. За несколько мгновений наша варварская пила рассекла кору и вгрызлась в твердую древесину. Время от времени металл повизгивал, проворачиваясь в мокром дереве, но большей частью работа шла бесшумно — звуки не вырывались из-под темной поверхности воды. Аскари сделали большую ошибку, оставив нас в цепях в клетке на бревенчатом плоту. Работу пришлось приостановить только раз, когда мимо нас в каноэ проплывал патруль аскари.

Руки мои, истертые цепью, начали кровоточить. Один человек из цепочки подполз ко мне поближе.

— Это безумие! — горячо зашептал он. — Я против!

— Значит, придется тебя убить.

— Я передумал. Я с вами!

— Вот и славно.

— Осторожней, — предупредил кто-то другой, — вода хорошо проводит звуки. Шум может привлечь тарлариона… или рыбу, а уж она-то точно привлечет тарлариона.

Звук действительно распространяется под водой гораздо быстрей, чем на поверхности.

— Ничего, — сказал я, — тарларион понюхает, да и уплывет.

— Тьма кромешная, — проворчал Айари. — В такую ночь только и жди рейдеров.

В этот миг бревно у самых моих ног начало поддаваться. Я передвинул цепь ближе к краю, и мы с Кису налегли на нее что было сил, пока наконец не выломали внушительный кусок дерева. Тяжело дыша, я согнулся над проемом в плоту и принялся расчищать его, выламывая острые щепки.

— Теперь подождем немного, — сказал я.

Слышно было, как крупный тарларион трется о дно плота. Я поудобней перехватил петлю окровавленными руками, намереваясь огреть зверя цепью, если он сунет морду в отверстие.

— Прикройте бревно, — торопливо зашептал кто-то, — и притворитесь, будто спите!

Мы сгрудились вокруг дыры; одни сели, опустив головы, другие улеглись на бревна плота. Свет факела на миг озарил плот — мимо прошло еще одно каноэ с десятью вооруженными аскари на борту. Они не обратили на нас особого внимания.

— Боятся рейдеров, — бросил Айари. Когда опасность миновала, я сказал:

— Пришлите сюда первого в цепи. Его вытолкнули ко мне. Лицо этого человека не светилось радостью.

— Я пошел бы первым, — объяснил ему я, — но не могу. Я, видишь ли, в середине цепочки.

— А может, первым пойдет тот, кто замыкает цепь? — с надеждой предложил он.

— Блестящая идея, — сказал я, — но боюсь, что ему она не понравится. К тому же его еще нужно звать, а ты уже здесь.

— А если там тарларион?

— Боишься?

— Да, — признался он.

— Правильно делаешь. Там наверняка тарларион, и не один.