Книга Рабыня Гора, страница 103 – Джон Норман

— Я — Йата, — помчалась я к другому. — Пожалуйста, хозяин, возьми меня в «Чатке и курле».

Ударив тыльной стороной ладони, он отбросил меня с дороги. Я почувствовала вкус крови. Я поднялась на колени на шероховатых досках. Ушел! А бить-то зачем?

Встала. Огляделась. Огромный желтый щит на установленном в гавани высоченном столбе успел подняться доверху и упасть. У столба вился белесый дымок — разожгли костер. Щит поднимается и падает ровно в десять анов — полдень по-гори-ански. Одновременно у столба разводят костер с белесым дымом. В двадцать часов — в горианскую полночь — зажигают сигнальный огонь. По этим сигналам весь порт сверяет хронометры, устанавливает, с учетом таблиц приливов, графики движения судов.

Я готова была впасть в отчаяние.

Приближалась парочка: бородатый матрос и рыжеволосая рабыня. Я рассмотрела платье. Так, из «Тарны и шнурка». Таверна, с которой конкурирует «Чатка и курла».

Смело бросившись им наперерез, я встала на колени и подняла глаза на бородача.

— Йата усладит тебя лучше!

— Он мой! — держа матроса за руку, заголосила рыжеволосая.

— Захочет меня — я буду с ним, — не отставала я. — Пожалуйста, хозяин! — улыбнулась я мужчине.

Он переводил глаза с меня на нее. Видно, обе нравятся.

— Деритесь! — решил он наконец.

Рыжая с визгом бросилась на меня, опрокинула на доски кусалась, царапалась. Явно крупнее и сильнее.

За волосы меня не схватить — слишком короткие. Зато я, катаясь по доскам с ней в обнимку, дергала ее за волосы' запустив в шевелюру пятерню. Орудуя кулаками, она осыпала меня ударами по голове. Вот-вот выцарапает глаза! Впилась зубами в руку. Испуганно вскрикнув, я принялась защищаться, она же, ползая вокруг меня, лупила что есть мочи. Я откатилась, закрывая руками голову. Она снова бросилась на меня. Я отвернулась. Она пустила в ход ноги. Лягнула прямо в живот! Перехватило дыхание. Я судорожно хватала ртом воздух. Она навалилась сверху, оседлала меня — рукой не шевельнуть, правой рукой прижала голову, а левой высоко, как могла, оттянула ошейник. О ужас! Полетели в стороны колокольчики, ее зубы вот-вот доберутся до горла! Вдруг голова ее откинулась — выгибая ей спину, матрос оттянул стоящую на коленях фурию за волосы. А она не отпускала, все силилась взглянуть на меня.

— Ла кейджера, госпожа! — хрипела я. — Я рабыня!

Спору нет — она выиграла. Куда мне до нее. Скорчившись я судорожно переводила дух.

— Он мой! — зашипела она. Поверженная, я опустила голову.

А она вдруг вскрикнула от боли. Дернув за волосы, матрос швырнул ее к своим ногам.

— Ты моя!

— Твоя, — испуганно прошептала она.

Держа за волосы, он поволок ее за собой. Она, согнувшись в три погибели, ковыляла рядом. На мой взгляд — потрясающая девушка. А для него — просто еще одна бабенка для забавы.

Дрожа, я поднялась на ноги. Оправила платье. Нигде не порвано.

Постояла, глядя вслед матросу и ковыляющей рядом рыжеволосой. Уж он задаст ей жару, это точно! Вот и хорошо.

Мимо меня, толкая тележку, брел раб в соединенных довольно длинной — дюймов восемнадцать — цепью наручниках. Взглянул на меня. Взбесившись, я подлетела к нему и отвесила оплеуху.

— Не смотри на меня! Я не для таких, как ты! Ты раб! Раб! Он злобно откинул голову.

— Раб! — кричала я. — Раб!

Резко обернулась. А, вот, кажется, его хозяин, торговец. Раскрасневшись от гнева, я подбежала к нему и упала на колени.

— Он на меня посмотрел! — указывая на раба, захлебывалась криком я. — Посмотрел на меня!

— Тебе разрешали говорить? — осведомился тот.

— Можно девушке говорить? — испуганно спросила я.

— Да, — разрешил он. Ободренная, я ткнула пальцем в раба.

— Он посмел на меня посмотреть.

С рабов — я знаю — глаз не спускают. Один взгляд на рабыню — и несчастному не поздоровится. А взгляни он на свободную женщину — может жизнью поплатиться.

— Он смотрел на меня.

За такую наглость по меньшей мере высекут. Красавицы рабыни — для свободных мужчин, не для таких, как он, не для рабов.

— А ты что, для него слишком хороша? — процедил торговец.

— Да. — Не надо было этого говорить. И все же я сказала.

— Оба вы животные.

— Да, хозяин, — проронила я.

— Но ты самка.

— Да, хозяин.

— А он пусть раб, но самец.

— Да, хозяин.

— А разве самец животного не выше самки?

— Выше, хозяин.

Да, самцы занимают доминирующее положение у многих видов млекопитающих. А среди приматов — у всех видов без исключения. И изменить здесь что-то можно, лишь разработав направленную на извращение законов природы обширную и сложную программу долговременного психологического воздействия.

— Тебе эта рабыня нравится? — спросил хозяин раба.

— Маленькая, — вздрогнув, пробормотал тот. Я не сводила с него испуганных глаз.

— А в общем — ничего себе, — все же признал он.

— Как думаешь, можешь ее поймать?

— Конечно, — оживился раб.

Я вскочила и в страхе попятилась.

— Она твоя.

Я бросилась бежать. Он настиг меня у огромного ящика, прижал к нему, а когда я отпрянула, обмотал свисающей с наручников цепью. Я в ловушке.

— Давненько у меня не было бабы, — осклабился он и потащил меня за собой. Обмотанная вокруг талии цепь нещадно впивалась в кожу над левым бедром.

— Пощади рабыню, хозяин, — взмолилась я.

Он рассмеялся.

Хозяин не торопил его — видно, занялся другими делами Тележка все равно была пустая.

Когда он оставил меня, я готова была от стыда сквозь землю провалиться. Кончила! Как со свободным мужчиной!

Лежа за ящиками, я горестно смотрела в небо. Меня употребил раб! Постепенно отчаяние вытеснил страх. Наверняка опоздала в «Чатку и курлу». Высекут!

Медленно, преодолевая боль, распрямила я затекшие ноги и встала. Снова попыталась привести в порядок платье. Вышла из-за ящиков. Надо спешить в «Чатку и курлу».

И застыла. Бросилась обратно за ящики. Довольно далеко, но я уверена — не ошиблась. Перехватило дыхание. Отчаянно заколотилось сердце.

Не может быть! И все же это так.

Что делать? В первое мгновение душу захлестнула пронзительная, неодолимая, всепоглощающая любовь. Любовь, немыслимая радость, восторг, лишь рабыне доступный.