Онлайн книга «Госпожа победа»
|
…А потом они вернулись домой. * * * — Ваше имя. — Глеб Дмитриевич Асмоловский. — Звание. — Капитан Советской Армии, воздушно-десантные войска. — Личный номер? — Не помню. Должен быть в деле… — Вы являетесь членом Коммунистической партии Советского Союза? — Беспартийный. — Каким образом вы попали в плен? — Я был ранен. — Где и когда это произошло? — На горе Роман-Кош, в ночь с двадцать девятого на тридцатое апреля. — Скажите, узнаете ли вы кого-либо из находящихся здесь людей? Глеб узнавал. Еще как узнавал… — Я могу не отвечать? — По советским законам, — сказал советский майор, — отказ от дачи показаний является уголовным преступлением… — А по законам автономной Республики Крым — не является, — злорадно парировал крымский капитан. — Хранить молчание — неотъемлемое право каждого… Советский член следственной комиссии нервно заелозил. — Капитан Асмоловский, но вы же собираетесь вернуться к себе на родину, — сказал он. — К своей семье… «Пошел ты…» — сжал зубы Глеб. — Вы не можете его не помнить! — вскинулся майор. — Это он вас ранил! Он в вас стрелял! — Темно было, — нагло сказал Глеб. — Стоял туман. — Товарищ капитан, — бесконечно терпеливым голосом сказал майор. — Вы же советский офицер. И ваши мотивы мне непонятны. Мы ведь только хотим установить факты, выяснить правду как есть: вы знаете этого человека? — Знаю, — сказал Глеб. — Ну вот так бы и сразу! Где и при каких обстоятельствах? — Это полковник Артемий Верещагин. Я его несколько раз видел по телевидению и читал о нем в газетах. Один день мы вместе лежали в Симферопольском военном госпитале… Вернее, в госпитальном отделении Симферопольской военной тюрьмы. — И что, это все? — Я имею право хранить молчание. Советский майор стал цвета бордо. Крымский капитан явно веселился. — А до этого? Раньше вы что, не виделись? — Я не помню. — Вот этого я совсем не понимаю, Глеб, — тихо проговорил Верещагин. — Совсем не понимаю… — Полковник Верещагин, вы знакомы с капитаном Асмоловским? — повел свою партию крымский военный юрист. — Да. — Сколько раз вы встречались? — Трижды, если считать сегодняшний. — Расскажите о первой встрече. Верещагин монотонно и кратко изложил историю появления своей «психкоманды» и пребывания ее на Роман-Кош совместно с ротой капитана Асмоловского. Выглядел он так, как будто по нему прошлись асфальтовым катком. — Капитан, как же согласовать это с вашим заявлением? — повернулся к Глебу крымский капитан. — Как хотите, так и согласовывайте, — глядя в сторону, сказал Глеб. — Можно, я поговорю с ним? — спросил Верещагин. — Говорите, — посопев, согласился майор. — Наедине. — Зачем это? — забеспокоился советский юрист. — Давайте выйдем, — крымский капитан встал. — Объясните мне… — Уходите отсюда, пожалуйста! — Верещагин поднялся со стула. — Дайте мне объяснить человеку, что к чему. Вам же лучше будет. И скажите, чтобы принесли чаю… — Зачем, Глеб? — спросил он, когда все вышли. — Ты на себя в зеркало смотрел? — Я не брился сегодня. — Такое впечатление, что и не спал. И не ел. Дня три. Это тебя здесь судят? — Еще нет. Еще идет предварительное следствие. — И я, значит, должен показания дать. Против тебя. — А что тебя смущает? — Что тебе светит? — Не знаю… Этот человек, капитан Пепеляев, — мой адвокат. Он клянется, что я отделаюсь «выбарабаниванием». Поначалу мне кроили — как это у вас называется? — «вышку», но Пепеляев не оставил от этих обвинений даже перьев. Он уже не одну задницу спас, так что я ему верю. Принесли чай. Вернее, по здешнему обыкновению, — кипяток и пакетики на веревочках. — Штука в том, что ты ничего не изменишь. — Верещагин вынул пакетик из чашки, выжал его о ложку и положил на край блюдца. — Ради сохранения хороших отношений между Москвой и Республикой Крым на кого-то все это нужно свалить. Этот «кто-то» — я. Другую кандидатуру найти трудно, да ее и не ищут особенно. — И ты согласился? — Ты понимаешь, Глеб… Я ведь действительно сделал то, в чем меня обвиняют. Отпираться было бы как-то глупо… Да и поздно. — Победителей не судят, — хмыкнул Глеб. — Как видишь… — И ты, значит, покорно идешь под расстрел ради сохранения хороших отношений между Москвой и этой… как ее… Республикой Крым? — Под какой еще расстрел? Сохранить вам лицо — не значит потерять свое. Приговор уже известен: меня вышибут из армии с позором, предварительно разжаловав. На этом сторговались обвинение и защита. — Что значит «сторговались»? — То и значит. Как на базаре. Когда один просит сотню, второй дает двадцатку, в результате сходятся на шестидесяти. Так и здесь. — Ну так зачем меня-то дергать? — А ты, Глеб, единственный свидетель с советской стороны. — Что? — потрясенный Асмоловский подался вперед. — Иди ты! Там же тьма народу была! — Да? И кто, например? — Васюк… — Убит. — Палишко… — Убит. — Стумбиньш… — Ранен, до сих пор в коме. — Говоров… — Не нашли. — Петраков… — Убит. — Товарищ майор… — Занят в проекте «Дон»: новое имя, паспорт гражданина Крыма. Искать не будут, это вопрос принципиальный. Глеб матюкнулся. — Солдаты… — Те, кто общался с нами достаточно плотно, будут молчать. И ты знаешь, почему. — Вот зараза… — Согласен. Так вот, вернемся к итогам нашей торговли с обвинением: мы получим приговор по самым низким ставкам, если будем хорошо себя вести. Если процесс пройдет быстро и чисто. Это честная сделка: обвинение не потеет, получая доказательства, но за это не будет рыть нам могилу. — Этот майор — он от обвинения? |