Онлайн книга «Князь Тишины»
|
– Стоит ли время тратить на эту фальшивку? – усомнилась я. – Тебе будет полезно. Прочитай, потом поделишься впечатлениями. И, между прочим, кожа действительно человеческая – я проверяла. – Ладно, – пожала я плечами и принялась за чтение. Баллада о веселых гулях и костяной лютне Некий индийский юноша, Кем был он – неважно Может, кшатрий, а может, вайшья, В лес погулять пошел со своей невестой, Заблудился, И вышли они прямо к гулям в селенье – хэй! Гули их встретили, Обрадовались ужасно: «Девицу съедим на закуску, А парня на ужин оставим, И всю ночь у нас будет веселый праздник — хэй!» И зарыдав, взмолилась девица: «О милосердные гули, Исполните мое последнее желанье: Сделайте из моих косточек лютню И отдайте ее какому-нибудь барду, Пусть он в память обо мне сложит Песню любви и боли» «Почему бы и нет? Мы музыку любим», — Ответили ей славные гули. И тотчас девицу растерзали, Добела обглодали кости И сделали из ребер звонкую лютню, Струны-жилы на каркас натянули – хэй! «О гостеприимные гули! — воскликнул юноша внезапно, – Дайте вы мне эту лютню, Хоть не бард я, но сердце повелело Спеть сейчас мне песнь любви и боли Деве в память, а вам – для развлечения — хэй!» И запел он, и словам его лютня Вторила стоном человечьим. От печали солнце почернело И все гули хором зарыдали, Говоря: «Хоть музыку мы любим, Но такого не слыхали доныне! Надо песнь твою увековечить – хэй!» И схватили они сладкопевца, И содрали со спины его кожу, Выдубили ее, отшлифовали И вручили юноше с наказом: «Запиши слова, а то забудем!» И с тех пор в проклятом том селенье В доме старосты висит поэта кожа. Всякий, кто желает, к ней подходит, Прочитает песнь любви и боли И уходит, проливая слезы. – Ну как? – спросила Эзергиль. – Чего хихикаешь? – Прикольно. Наверняка Погодина сама сочинила. Очень в ее духе. Растерзать, кожу сорвать, жилы вытянуть – в общем, все умерли. И непременно под музыку. – Мораль уловила? – Тут что, еще и мораль есть? – хмыкнула я. – Добрее надо быть к людям, так Катьке при встрече и передай. – Ты ведь, по-моему, тоже кого-то недавно убила? – вскользь заметила Эзергиль. – Весьма экзотическим способом… Я промолчала. Зачем ей понадобилось об этом напоминать? Едва я успела развеяться… – Я все жду, когда ты меня спросишь, – продолжала Эзергиль. – О чем? – Откуда у Катьки эта кожа. Тут я сообразила, куда она клонит и зачем притащила меня сюда. Б моей душе потеплело. Добрая Эзергиль! Хочет показать мне, что я не одна такая злодейка. Что все мы, в общем, движемся в одном направлении… – Она его тоже любила? – тихо спросила я. Эзергиль удивленно посмотрела на меня и расхохоталась. – Ой, какие мы романтичные! Гелька, ты что? Погодина никогда не нарушала Кодекса. Она не творила разумные существа и тем более не убивала их. На это ей ума хватало. Она понимала, что, воздержавшись от мелких нарушений, со временем получит больше. – В таком случае, зачем мы здесь? – У Катьки в свое время возникла некая теория об истоках творчества. Суть ее в том, что душевная боль, страдания и смерть каким-то таинственным образом преобразовываются в душе в творческий импульс. Уж не знаю, что навело ее на эту мысль. Обычно подобные идеи появляются как результат собственных переживаний. Мне кажется, эта песнь – такая же смоделированная ситуация, как у тебя, только нереализованная. – «Каждый мастер реальности должен пройти через смерть», а? – коварно спросила я. – Ага, – кивнула Эзергиль. – Неточная и крайне двусмысленная цитата из Кодекса мастеров. Именно из-за подобных высказываний к Кодексу не подпускают неподготовленных учеников. Особенно таких, у которых руки растут из задницы, а они все норовят проверять на практике. – Спасибо за комплимент. – Словом, подумай на досуге о страданиях и творческих импульсах. Когда вернешься в Сариолу и будешь замерзать на камне. А теперь… – лицо Эзергили вдруг утратило серьезность и стало хитрым-хитрым, – следующий номер нашего шоу. Подойди к южному окну – вон тому, которое не совсем разбито, – и выгляни, только осторожно, чтобы тебя не было заметно снаружи. Пожав плечами, я высунулась в окно. Чего я только не видела за этот богатый событиями день, но Эзергили удалось-таки меня еще раз поразить. На уцелевшем куске стены, метрах в пятнадцати от башни, сидел мэтр Погодин – мрачный и погруженный во вселенскую тоску, как врубелевский демон. Мэтр неподвижным взором смотрел за горизонт, словно надеясь разглядеть там что-то интересное. Я шарахнулась назад в библиотеку. Эзергиль хихикнула. – Погодин? – на всякий случай переспросила я. – Настоящий?! – Ага. – А что… а как… – Это моя маленькая месть, – скромно призналась Эзергиль. – За ту подставу. Помнишь, когда ты меня чуть не убила? – Еще бы! – Так ты была ни в чем не виновата. Ну, или почти ни в чем. Должно быть, накануне Погодин наложил на тебя что-то вроде заклятия. Ты этого, конечно, не заметила. Он по таким делам спец: скорректировать внешность в заказанную сторону, вызвать нужное впечатление, ничего не меняя по сути… Даже книгу написал: «Имидж политика в современной России». Ужасно интересная, но реально полезна только для мастеров иллюзии высшего уровня. Погодин сделал так, чтобы ты всех бесила одним своим видом. А когда пришла в мастерскую и все начали к тебе цепляться, ты, естественно, вспылила. Вероятно, Погодин надеялся, что ты выйдешь из себя, случится то же, что в подвале, когда ты играла в «Рагнарек», и от нашей мастерской останутся одни головешки… – Вот гад! – Погодин, похоже, неплохо тебя изучил. Так что впредь остерегайся, Гелечка. Вряд ли он будет еще мстить – ему дали понять, что за тебя есть кому заступиться – но случившегося не забудет. |