Онлайн книга «Обитель»
– Сможете, я вижу, Артём, – она впервые назвала его по имени, это прозвучало так голо, так остро, так приятно, как если бы она показала живот, немного голого живота… или увидела немного его голого тела и назвала это тело по имени… – Нет, я прошу вас, – Артём не знал, как к ней обратиться. – Я прошу. И я обещаю. Что ж я, сейчас подпишу… а пользы от меня никакой? Надо, чтоб уже была польза. В следующую же встречу я… – “Встречу…” – тихо передразнила его Галина, садясь на место. Ещё минуту она молчала, наглядно недовольная. – Ну, я надеюсь, – сказала Галина с лёгкой неприязнью. – Тогда забирайте вещи и возвращайтесь в роту. Вы ведь здоровы? – Здоров, – ответил Артём, хотя уверенно подумал: “Я ужасно болен. Я скоро сдохну”. Галина опять потрогала карандашом свой висок. Висок был бледный, чуть впалый. На карандаш упала тёмная прядь. – Так не ваши карты? – спросила Галина. – Да нет. Я играть-то не умею, говорю. – А что умеете? – Галина разговаривала отстранённо, думая о чём-то другом. – Не знаю… – Артём посмотрел на прядь и, сам от себя не ожидая, пошутил самой дурацкой шуткой, которая могла ему прийти сейчас в голову. – Целоваться умею. Галина отняла карандаш от виска, словно он мешал бы ей поднять удивлённые глаза. Иронически осмотрела Артёма. Отёк с той половины лица, где его подшивали, ещё не спал окончательно… нос этот припухший, потный лоб, грязные волосы, сухие губы… прямо смотрящие глаза, где наглость и лёгкий испуг замешались одновременно… Она сделала короткое движение карандашом: выйди отсюда, дурак. * * * На обитом, затоптанном, из двух деревянных брусков пороге Информационно-следственного отдела Артём некоторое время озирался в поисках своего красноармейца. Подумав, решил вернуться обратно – не хватало ему ещё одного нарушения. “Как это назовут? – думал Артём устало. – Побег из-под стражи?” Его остановили на посту внизу: – Кого ищешь? Сопровождавший Артёма красноармеец сидел тут же, трепался о чём-то со старшим поста. – Его, – указал Артём. – Чего тебе? – спросил красноармеец. – Меня отпустили назад в лазарет, – сказал Артём. – И чего мне? Донесть тебя? – спросил красноармеец, пихнув старшего поста: посмотри на чудака. Оба зареготали, показывая тёмные рты с чёрными зубами. – Компас не дать тебе? – крикнул постовой вслед, и зареготали снова. “Из морячков”, – предположил Артём равнодушно, словно чуть подмороженный. На улице стояло вечернее соловецкое солнце, пронизывая лучами тучи. Лучи мягко и скользко шли по-над кремлёвскими стенами, и всё в воздухе казалось подслащённым. По пути в лазарет Артём размышлял обо всём одновременно, словно избегая думать о самом главном, – но эти попытки были тщетными. “…Солнце так светит… – вспомнил и передразнил Афанасьева, – только на санках кататься по такому закату…” “…Боится, что заложу его… – без улыбки смеялся над Афанасьевым. – Три рубля дал! Хитрый рыжий сволочуга…” Но зла на ленинградского поэта всё равно не было. Вспомнил про владычку Иоанна с мешком, в котором лежала посылка, и подумал: “…Сейчас немедленно всё сожру… удушусь, а съем – всё равно в роту идти… Может, оставят переночевать в лазарете?.. Пасть доктору Али в ноги?.. Нет, не выйдет…” И дальше думал: “Как же люди могут полюбить Бога, если он один знает всё про твою подлость, твоё воровство, твой грех? Мы же всех ненавидим, кто знает о нас дурное? Я эту суку Галину ненавижу. Она знает, что меня можно прижать. Она меня прижала! Что делать теперь?” Потом немного путано думал о Бурцеве, о Ксиве, ещё о Жабре – и, вспомнив, какой Жабра стал жалкий, глупый со своей зашитой рыбьей мордой, засмеялся вслух. От своего собственного смеха стало противно – эта ненужная и невозможная теперь улыбка на лице заставила вернуться к тому, что нужно было понять: “Они же сделают меня стукачом. Или угробят в роте. Как мне выкрутиться? Как? Может быть, снова всё обойдётся?” И сам себе ответил: “А вот нынче вечером тебя блатные порежут на куски – и обойдётся…” Слабый человеческий рассудок подкинул Артёму решение: вернуться к Галине, подписать всё и попросить немедленно перевести его в другую роту. Одной частью сознания Артём уговаривал себя, что это стыдно, что он так не поступит, потому что не стукач и потому что не хочет никого ни о чём просить, тем более эту тварь… но одновременно он понимал, что не идёт назад в ИСО по совсем другой причине. И он проговорил себе вслух, что это за причина: “Она не переведёт тебя никуда, идиот! На кого ты будешь стучать в новой роте, где ты никого не знаешь? И с чего ей тебя переводить? С того, что ты струсил? Больше им заняться нечем, как переводить всех напуганных с места на место?..” “Что значит струсил? – остервенело ругался Артём сам с собою. – Меня угробят сегодня или завтра! Проткнут! Как мне это принять? С открытым, чёрт, сердцем? Я что, бык на заклание?” В лазарете, замученный этим, в двух лицах, разговором, упал на диван. Спустя минуту владычка Иоанн принёс мешок с посылкой. Трудно – видимо, его мучило больное колено – присел рядом. – Спасибо, владычка, – сказал Артём, принимая мешок. Вообще ему стоило усесться на диване – нехорошо лежать рядом со священником, – но не было никаких сил: едва шевельнул рукой и раздумал. – А лежи, лежи, – сказал владычка Иоанн. – Тебе силы ещё понадобятся… Они помолчали. Едва Артём захотел услышать его голос, владычка заговорил, словно в который уже раз понимал его мысли. – Всё ищешь, милый, правду или честь. А правда или честь – здесь, – и владычка показал Евангелие. – Возьми, я тебе подарю. Тебе это нужно, я вижу. Как только поймёшь всей душою, что Царствие Божие внутрь вас есть, – будет тебе много проще. – Нет, – сказал Артём твёрдо. – Не надо. – Ой, не прав, милый, – сказал владычка, пряча Евангелие. – Ну, дай Бог тебе тогда… Дай Бог превозмочь всё. Не успел ещё владычка уйти, а в палату уже заглянули пожилая медсестра и монах. “За мной”, – понял Артём. – Иду, иду, – сказал громко, с места, потому что медсестра уже раскрыла рот ругаться и понукать Артёма. Брать ему было нечего: мешок с вещами так и был не разобран, только миску да ложку оттуда вынимал. Мешок с посылкой владычка Иоанн перевязал на свой узел. Филипп лежал с закрытыми глазами, выставив отпиленную ногу наружу. Лажечников смотрел на Артёма, но словно не совсем узнавал. Артём свернул к нему по дороге, на ходу развязывая посылку – в посылке был сахар, он насыпал казаку полную плошку. |