Онлайн книга «Держатель Знака»
— Ида! — На коленях у нее лежал Верлен. Поверьте, я не ошиблась, Вадим. У нее необыкновенно приятное лицо. Но странно: я еще и до того, как пыталась познакомиться с ней, всегда чувствовала непонятную тревогу. Чувствую и сейчас, как будто щемит сердце. Вероятно, больные нервы. 21
«Как дожить до завтрашнего дня — нелепо, странно, смешно, но отчего мне кажется сейчас, что именно ее образ я, сам того не зная, пронес через войну… Ведь это не так, но сейчас мне уже кажется, что это так… Ведь я же не двадцатилетний Сережинька Ржевский (последний раз Вадим видел Сережу летом 1919 года…), в конце концов, мне не по возрасту уже кидающая то в жар, то в холод мальчишеская дрожь… Почти религиозный трепет: когда-то это было со мной, но, по крайней мере — до первой из двух пройденных мною войн… „Как дожить до завтра“ — каково? Для гимназиста — уместно… Ни с того ни с сего, как; снег на голову — роковая страсть? Бред какой-то… Просто ударила в голову память дореволюционного мира… И маленькая частичка этого мира — Ида Белоземельцева, тогда почти подросток, самая обыкновенная девочка-екатерининка, каких можно было встретить в каждой второй дворянской семье Петербурга…» …И когда это «завтра» наступит, он просто посмотрит на Иду Белоземельцеву трезвыми глазами: жаль, но ничего другого быть не может — подобные порывы продолжительны только у гимназистов. 22
— А я принесла кое-что интересное для Вас, — Ида вынула из сумочки и протянула Вадиму какую-то небольшую книгу. — Думаю, Вам это должно быть интересно… — Что это? — с улыбкой спросил Вадим, принимая книгу из обтянутой серой перчаткой маленькой руки. …Это был карманного формата сборник во вполне аполлоновском духе: блеклый четырехугольник греческого орнамента на обложке, силуэт увитой полынью амфоры под блеклыми же буквами названия: «артерлбш» [67] . Снизу — «Москва, 1915». Сверху — стилизованными под греческие буквами… «Евгений Ржевский». Вадим вздрогнул. — Боже мой! Неужели это — стихи Жени Ржевского? Но ведь он, кажется, их не издавал… — Посмотрите внимательнее. — Скоропечатня Левенсона? Тогда понятно. Частный заказ. Перед глазами Вишневского возник странный псевдоготический домик в Трехпрудном переулке, домик с линией символических репейников по фасаду. Вадиму только один раз довелось побывать в этой скоропечатне, по какому-то, сейчас и не вспомнишь, какому делу, но дом отчего-то запомнился… — Я не дам его Вам с собой — мне очень не хотелось бы с ним, даже ненадолго, расставаться, но сядем здесь, и Вы почитаете… — Но ведь Вы соскучитесь, пока я буду читать, Ида? — открывая книгу, спросил Вишневский, когда они сели на белую скамью под старым королевским каштаном. — Я буду сама виновата: я же не хочу Вам его дать. Смотрите, как красиво осыпается розовая каштановая свечка — несколько лепестков упали прямо на страницу! Жене бы это понравилось… Читайте же! Вадим перевернул титульный лист [68] . ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ТАВРИЯ 1. Кипарисы Где в сияньи — без тени и влаги, Зноем солнца ущелья горят, Кипарисы — древесные маги — Упование ночи таят. Кипарисы — ночные виденья, Черен лиственный строгий наряд, Это древних заклятий сплетенья, Тенью знанья влекущие взгляд. Этих знаков не смог разгадать я, Но, внимая молчанью времен, Я узнал, что от века проклятье Ждет того, кто нарушит их сон. Выйдут, вытекут денные силы, К темной тайне, душа, прикоснись: Я хочу, чтоб над камнем могилы К небу черный взлетел кипарис. 2 Осенне-золотой закат, Закат Таврического сада, Меж черных шпалер золотят Лучи прозрачность винограда. Ложится ломаная тень, Леса холмов оделись чернью, Дымок татарских деревень Чуть терпок в воздухе вечернем… Железо скрипнет на петлях, Душа иного не захочет, Чем, измеряя боль в шагах, Бродить в грядущей пышной ночи. О чем-то смутно тосковать, Смеясь, сзывать ночные мысли И безотчетно обрывать Магнолий лаковые листья. 3 Татарка старая сказала. Держа ладонь моей руки, Что проживу я очень мало. Но не развеяла тоски. В холодной сакле дымно было И сажа хлопьями плыла. Старуха травы заварила И с наговором подала. Я пил из глиняной пиалы Оттенка мутного отвар, И зелье пахло горьким салом, И я вдыхал горячий пар. Под кровлей ныли злые духи — Заклятья жалкого рабы, И я не мог сказать старухе, Что я старей ее волшбы, Что свежесть юности убога С душою старой и больной… …И камни плоские порога Уже остались за спиной. И шел я вниз тропинкой горной, Касалось солнце плоских крыш, И девой, вечеру покорной, Вставала благостная тишь. Над морем плыли белой тенью Гряды вечерних облаков, И я поверил в искупленье Еще не сбывшихся грехов. ЧАСТЬ ВТОРАЯ. КИММЕРИЯ Камень тверже и зелень бледнее… Чем тот берег так властно влечет? Ветром моря грудь дышит вольнее, |