Книга Волчий зал, страница 142 – Хилари Мантел

Она берет его за рукав и тянет прочь. Леди Брайан остается перепеленывать малютку — опять та сбила все пеленки. Он бросает на ходу: «Бога ради, Грегори!» В Тауэр можно угодить и за меньшее. Леди Шелтон он говорит:

— Я не понимаю, как Мария может быть приблудой. Ее родители честно верили, что состоят в браке.

Она останавливается, поднимает брови.

— Скажете ли вы это моей племяннице-королеве? В лицо?

— Уже сказал.

— А она?

— Знаете, леди Шелтон, будь у нее в руке топор, она бы попыталась отрубить мне голову.

— Тогда и я вам скажу, можете, если хотите, передать моей племяннице. Будь Мария и впрямь приблудой, будь она приблудой последнего безземельного джентльмена в Англии, от меня она все равно видела бы только доброту. Потому что она славная девушка, и надо иметь каменное сердце, чтобы не испытывать к ней жалости.

Она стремительным шагом, волоча шлейф по каменным плитам, идет в центральную часть дома. Навстречу им попадаются прежние слуги Марии, он узнает лица; под эмблемами Генриха у них на одежде следы эмблем бывшей хозяйки. Он смотрит по сторонам и все узнает. Останавливается перед парадной лестницей. Прежде ему не разрешали по ней бегать: для мальчишек вроде него, с дровами или углем, была черная лестница. Как-то он нарушил правило и на верхней ступеньке получил из темноты удар в ухо. Кто там подкарауливал? Сам кардинал Мортон?

Он трогает камень, холодный, как надгробие: сплетенье виноградных лоз и неведомых цветов. Леди Шелтон смотрит с вопросительной улыбкой, не может понять, что его остановило.

— Может, нам стоит сменить дорожное платье, прежде чем идти к леди Марии. Она может оскорбиться…

— А если вы промедлите, она тоже оскорбится. Так или иначе, она найдет, что поставить вам в вину. Я сказала, что жалею ее, но о как же с ней непросто! Она не выходит ни к обеду, ни к ужину, потому что не хочет сидеть ниже маленькой принцессы. А моя племянница постановила, чтобы ей не носили еду в комнату, кроме хлеба на завтрак, как всем нам…

Леди Шелтон подводит их к закрытой двери.

— Вы по-прежнему называете эту комнату синей?

— Ваш отец бывал здесь раньше, — обращается леди Шелтон к Грегори.

— Мой отец везде бывал, — отвечает тот.

Она поворачивается к ним:

— Успеха вам. И, кстати, она не откликается на «леди Марию».

Комната длинная, почти без мебели, и холод, словно камердинер, встречает их у входа. Синие шпалеры сняли, оставив голую штукатурку. У почти погасшего камина сидит Мария: сгорбленная, маленькая и пронзительно-юная. Грегори говорит: она похожа на эльфийского подменыша.

Бедный эльфийский подменыш! Ест по ночам, питается хлебными крошками и яблочной кожурой; если рано утром спуститься по лестнице тихо-тихо, можно застать его сидящим в золе.

Мария поднимает глаза, и — удивительное дело! — ее миниатюрное личико светлеет.

— Мастер Кромвель.

Она встает, делает шаг и тут же едва не падает, запутавшись в подоле.

— Сколько времени прошло с нашей последней встречи в Виндзоре?

— Трудно сказать, — серьезно отвечает он. — За эти годы вы успели расцвести.

Мария хихикает; ей уже почти восемнадцать. Она растерянно озирается, ища глазами, на чем сейчас сидела. «Грегори», — говорит он, и его сын делает стремительный шаг вперед, подхватывает бывшую принцессу, пока та не села мимо табурета. Движение похоже на танцевальное па — даже и от Грегори может быть прок.

— Простите, что заставляю вас стоять. Вы можете, — она машет рукой в неопределенную сторону, — сесть на сундук.

— Думаю, нам хватит сил постоять. А вот вам, полагаю, нет. — Он ловит на себе взгляд Грегори: сын смотрит так, будто никогда не слышал его смягчившегося тона. — Вас ведь не оставляют сидеть одну возле потухшего огня?

— Слуга, который приносит дрова, не хочет обращаться ко мне «принцесса».

— Обязательно ли вам с ним говорить?

— Нет, но если я стану молчать, это будет уловка.

Умница, осложняй себе жизнь чем только можешь.

— Леди Шелтон рассказала мне про затруднения с… про обеденные затруднения. Что если я пришлю врача?

— У нас есть врач. Вернее, у девочки.

— Я могу прислать более толкового. Он пропишет вам режим и потребует, чтобы сытный завтрак приносили сюда, в комнату.

— Мясо? — спрашивает Мария.

— Много мяса.

— А кого вы можете прислать?

— Скажем, доктора Беттса.

Ее лицо смягчается.

— Я его помню по двору в Ладлоу. Когда я была принцессой Уэльской. Была и остаюсь. Как вышло, что я больше не наследница трона, мастер Кромвель? Разве это законно?

— Законно то, что решил парламент.

— Есть закон выше парламента. Закон Божий. Спросите епископа Фишера.

— Я не умею определять Божий Промысел и, Господь свидетель, не считаю епископа Фишера достойным его истолкователем. Воля парламента, напротив, выражена вполне отчетливо.

Она закусывает губу, не желает на него смотреть.

— Я слышала, доктор Беттс теперь еретик.

— Он верит в то же, во что ваш отец король.

Он ждет. Мария поднимает голову, впивается серыми глазами в его лицо.

— Я не назову еретиком милорда моего отца.

— Правильно. Лучше, чтобы эти ловушки сперва проверили ваши друзья.

— Я не понимаю, как вы можете быть мне другом, если вы друг этой особы. Маркизы Пемброкской.

Она не хочет именовать Анну королевой.

— Положение упомянутой дамы таково, что ей не нужны друзья, только слуги.

— Пол говорит, вы — сатана. Мой кузен Реджинальд Пол. Который бежал в Геную. Он сказал, при рождении вы были такой же, как все другие христианские души, но потом в вас вошел дьявол.

— А вам известно, леди Мария, что я бывал тут ребенком? Лет девяти-десяти. Мой дядя был у Мортона поваром, а я, сопливый мальчишка, на заре складывал хворост для растопки печей и сворачивал шеи курам. — Он говорит серьезным тоном. — Как вы думаете, дьявол тогда в меня вошел? Или раньше, примерно в том возрасте, когда другие принимают крещение? Как вы понимаете, мне хотелось бы знать.

Мария наблюдает за ним искоса; на ней старомодный жесткий чепец домиком, из-под которого она смотрит, как лошадь, которой набросили на голову тряпку, а та сползла. Он говорит мягко:

— Я не сатана. И милорд ваш отец не еретик.

— А я не приблуда.

— Конечно. — Он повторяет то же, что сказал Анне Шелтон: — Ваши родители верили, что состоят в браке. Это не означает, что их брак был законным. Вы ведь понимаете разницу?