Онлайн книга «Монахини и солдаты»
|
— Граф, говорите все, ничего не таите. Позвольте помочь вам. — Вы такая замечательная… и потому что вы… я всегда это чувствовал… так беспристрастны, умны… — Да говорите же! — И вы так любите Гертруду и так хорошо знаете ее. Думаю, она доверяет вам, как никому другому. — Это касается Гертруды? — Да. Анна опустилась на стул. «Гертруда больна раком, — пронеслась мысль, — а мне никто не сказал». В глазах у нее потемнело. — Гертруда больна, серьезно больна? — Нет-нет, ну что вы! — Пожалуйста, присядьте, Граф, и объясните. Граф не стал садиться. Он отошел к окну, посмотрел на дождь, на Ибери-стрит. Потом вернулся и взглянул на Анну. — Возможно, я не должен этого делать. Возможно, следует игнорировать подобные вещи. Но я так не могу, не могу… — О чем вы, ради всего святого? — Я получил анонимное письмо… касающееся Гертруды… — Но… что в нем? — Вот, взгляните. — Он извлек из кармана листок бумаги и протянул Анне. Она развернула его. Напечатанное на машинке и не подписанное послание было коротко: «У Гертруды роман с Тимом Ридом». Ее словно ударили, так велико было потрясение. Чудовищно! Анна приложила ладони к пылающим щекам. Придя в себя, она воскликнула: — Не верю! Это ложь! Отвратительная шутка. Это не может быть правдой! — Рад, что вы так говорите, — мрачно кивнул Граф. — Это мне и хотелось услышать. Моя первая реакция была такой же. Но потом… если это ложь, то почему именно такая, если шутка, то весьма странная. А вы сами… простите меня… Гертруда ничего вам не говорила? — Нет, конечно нет! Это немыслимо! Когда вы это получили? — Сегодня утром. Отправлено прошлой ночью из Центрального Лондона. Вот конверт. — Невероятно, — сказала Анна, — кто бы мог пойти на такое? Какая мерзость! — Да… пакость. Мне хотелось порвать его и постараться забыть о нем, выбросить из головы… но я не смог. Я очень огорчился, а потом почувствовал, что должен спросить вас, не знаете ли вы… Гертруда ошиблась, вообразив, что Граф излил душу Анне. Он ничего не сказал ей о своей любви. Но Анна, разумеется, все поняла некоторое время назад, когда Граф зашел к ним после их возвращения с севера и стоял перед Гертрудой, дрожа и не сводя с нее беспомощного взгляда. И снова она увидела нечто подобное совсем недавно после собственного возвращения, еще несомненней и ясней, когда Граф сперва позвонил узнать, когда приезжает Гертруда, а потом пришел поприветствовать ее. Он был так счастлив тогда. Анне не нужно было и говорить, сколь глубоко и нежно Граф любит ее подругу. — Анна, дорогая, — проговорил Граф, — неужели это правда? — Не знаю, но выясню и дам вам знать. Ее деловой тон, похоже, еще больше встревожил Графа. Видно, его резанула эта деловитость, словно он для того забежал к Анне, чтобы сделать из нее доносчицу. — Нет, я не этого хотел… а лишь спросить вас, не знаете ли вы чего… лучше будет ничего не говорить… считаю, следует просто игнорировать анонимные письма, уничтожать, я порву его… — Нет, не надо, сохраните. — Но если вы уверены, что это неправда… Гертруде будет так больно думать, что мы всерьез… я хочу сказать, мы не можем поверить, что она… так скоро после… совершила такое… и с кем… — Не тревожьтесь, Граф. Оставьте мне разбираться в этом. Вы правы, нельзя игнорировать подобные вещи, необходимо все выяснить. Не волнуйтесь. Вероятно, это просто чья-то необъяснимая ненависть, что-то такое, чего нам с вами никогда не понять, или же… — Вы уверены, что это неправда? — Да. Но я хочу лишний раз убедиться в этом, и лучше сделать это не откладывая. — Вы не расскажете ей о письме или о том, что я приходил?.. — Оставьте это дело мне. И возвращайтесь-ка на службу. Так будет лучше всего. Графу не торопился уходить. Ему хотелось остаться, чтобы его успокаивали, говорили, как это все ужасно. Но Анна подняла с полу его плащ и проводила до двери. — Вы позвоните мне в офис? Я напишу номер телефона. — Не обещаю, — ответила Анна. — Хотя ладно, позвоню. Только перестаньте терзаться, идите и работайте. Идите, идите. Граф ушел. Анна вернулась в гостиную. Да, забавное предположение. Она вспомнила, как застала Тима Рида на кухне Гертруды: одна рука шарит в холодильнике, в другой пакет с украденной едой. Их глаза встретились. Он раскрыл рот от неожиданности, на лице виноватое выражение. Она нахмурилась и вышла из кухни. Ее Гертруда, королева, и это ничтожество? Нет. Анна пошла в спальню. Сняла с шеи ожерелье и положила на туалетный столик к другим украшениям, которые Гертруда хотела подарить ей. Потом сняла черное платье и переоделась в старое голубовато-серое с белым воротничком. Тронула щеку, почувствовав зубную боль. Да, нужно пойти на прием к Сэмюелю Орпену. Ей вспомнился угрюмый монастырский дантист, который, устанавливая ей замысловатый мост, признался, что у тратил веру. Она посмотрела на стопку книг. Их у нее было не много: требники, латинские авторы. Большую часть она, уходя, оставила. В монастыре книги не делили на свои и не свои. Гертруда предложила ей книжный шкаф, но она предпочла сложить их на столе без всякого порядка. Она подержала в руках латинскую грамматику и положила обратно. Романы читать она больше не любила. «Эдинбургскую темницу» так и не дочитала. Плохо, что у нее не было каких-то систематически дел. Вообще, многое теперь было плохо. Она жила в постоянном лихорадочном состоянии подавляемого возбуждения и страха, возможно, от ожидания ночи, когда темнота играла с ней чудовищные шутки. Дьявол присутствовал в ее жизни и, казалось, порой брал на себя обязанности Бога. Она подумала об ужасном письме. Оно тоже было из серии ее кошмаров. Анна покинула спальню и принялась бродить по квартире. Зашла в комнату, в которой лежал больной Гай и где он умер. Гертруда убрала кровать, наверняка продала. Небольшая комната теперь лишилась своей индивидуальности: чистая, прибранная, с остатками мебели, в том числе книжным шкафом, который Гертруда хотела переставить к Анне. Гертруда разрознила библиотеку Гая, какие-то тома отдав Графу. Она избавилась от всего, что было в квартире связано с Гаем, слишком болезненные воспоминания это вызывало. Анна не забыла разговор с Гаем, его ястребиный профиль и блестящие глаза, его стремление к точности мысли и его адские страдания. Порок однообразен и естествен, добродетель исключительна, оригинальна, неестественна, тяжела. Гай догадался бы о ее дьяволе, ее монстре. Он тоже сторонился бестолочи жизни. Его добродетелью была точность. Она была его истиной. Жажда справедливости — его очень личной заменой святости. Он трудился ради других, ради семьи, был добр, великодушен и порядочен, но не ставил себе этого в заслугу. Требование определенности и ясности он в равной мере предъявлял и к себе, в соответствии с этим втайне судя и себя. Мысль, что он собирался признаться ей в чем-то, теперь казалась не более чем романтическим предположением. Вероятно, он просто хотел назвать вслух кому-то определенные слова: справедливость, чистилище, страдание, смерть. Хотел почувствовать, что их точный смысл присутствует где-то, сохраненный кем-то, хотя бы одно мгновение реально сформулирован. Он лежал здесь в последнем гаснущем свете сознания, думая, пытаясь что-то прояснить для себя, что-то понять. И однажды все кончилось, лихорадочный зудящий электрический ручеек иссяк, искра погасла, комната опустела, и Гертруда завыла, как раненый зверь. |