Онлайн книга «Человек случайностей»
Людвиг Леферье тоже принадлежал к числу тех немногих, кому Остин доверял. Казалось бы, этот американец, приятель Гарса, будет последним, с кем Остин мог бы общаться. Но вышло так, что именно с ним ему было легче всего. О Гарсе он мог говорить с Людвигом, не испытывая боли. Может, потому, что большой, медлительный американец не чувствовал, сколько скрыто горечи в общении отца с сыном? Восхищение Людвига Гарсом и трогало, и огорчало Остина. Людвиг считал его любящим отцом, гордящимся успехами сына, словно такое отношение было вполне достаточным. Несомненно, Остин был любящим отцом и гордился успехами сына. Однако в самом ли деле Гарс такой необыкновенный? Остин боялся его осуждения, но это уже иное дело. Тут и в самом деле было еще очень много неясного. Он испытывал благодарность к Людвигу еще и за то, что тот, ведя себя так деликатно и лояльно, как самый лучший друг, никак не был посвящен в его отношения с Дориной и при этом не притворялся, что понимает ситуацию Остина лучше, чем тот сам ее понимает. «Куда я подевал фотографию Бетти?» – не мог вспомнить он, поднимая из лужицы пива свои очки в металлической оправе. Остин заботился о своей внешности, и поэтому ему было неприятно, что с какого-то времени пришлось обзавестись очками. Роясь в сумке, одолженной мисс Уотерхаус, он вспомнил, что порвал фото. Но зачем? Почему он всегда совершает поступки, совершенно лишние, которых и не собирался делать? Кафе закрывают, пора отправляться домой. Принять несколько таблеток аспирина и лечь в постель. Но после этого явится демон астмы и сдавит грудь железным обручем. Эта болезнь его не отпускает со времени происшествия с газом. Да и в любом случае послеполуденная дремота была адом, о чем он хорошо знал по тем страшным субботам и воскресеньям, когда все тело и разум наполняются тоской и страхом. Покой теперь приходит к нему только в глубоком сне, когда сознание отключается. А что, если пойти в Национальную галерею? Может быть, Тициан, Рембрандт и Пьетро делла Франческо окажут на него то самое целительное влияние, как бывало раньше? Нет. Любая книга, даже самая замечательная, от слишком частого чтения теряет силу воздействия, и картины тоже, даже самые великие, перестают пленять. Долго удивляться можно только в молодости, когда есть силы снова испытывать восторг. И если ему казалось, что когда-то его жизнь была прекрасной, как произведение искусства, это означало, что он вспоминает детство, те безмятежные времена, когда лавина камней еще не потащила его за собой под нескончаемый смех пухлого мальчишки. В десять лет он вынужден был научиться писать левой рукой, хотя противился этой науке всем своим существом. Он прошел в Зазеркалье и уже никогда не смог вернуться. Даже сейчас, когда уставал, писал буквы наоборот, и знакомое пронзительное чувство бессилия охватывало снова и снова. Родители-квакеры советовали, чтобы физическое бессилие он превратил в духовную силу, но он не мог и не торопился учиться. Внутренний свет рано в нем поблек. Самодовольная важность родителей была ему ненавистна. Но в отличие от Мэтью ему не удалось вырваться из их затхлой среды. Это все было очень давно, даже бедная Бетти умерла уже так давно, и горе, которое он испытывал, превратилось в бледную тень, а пухлый мальчишка в спортивном костюме стал немолодым почтенным дипломатом. «Так вы брат сэра Мэтью?» – спрашивали люди с плохо скрытым удивлением. Пусть же этот Мэтью вечно держится подальше от него, и лучше всего, если закончит жизнь в каком-нибудь монастыре на Востоке, как когда-то мечтал, главное, чтобы о нем больше не было ни слуху ни духу. Остин уже, в сущности, сказал себе, что Мэтью умер, потому что лишь после этого душа его могла почувствовать покой. * * * – Грейс Леферье. Звучит неплохо. Да, очень хорошо. – И ты совсем не жалеешь о Себастьяне Одморе? – Я считаю, Грейс никогда не вышла бы за него. – Мне кажется, из двух зол ты выбираешь… – Нет, Пинки, ты ошибаешься. На мой взгляд, прекрасно звучит. Джордж и Клер Тисборн пили кофе в своей крохотной гостиной. Джордж был государственным служащим, работал в Миллбанке и почти каждый день приходил на ленч домой. Дождь прекратился, и легкий парок поднимался от высыхающего асфальта. Возле забившейся водосточной трубы успела образоваться обширная лужа. – И все это произошло сегодня утром? – Да, Грейс сказала, примерно в одиннадцать. – Вот так спокойно сообщила? – Притворилась спокойной. А на самом деле вся дрожала. И я тоже. Давай выпьем коньяку. – Грейс обручена! – произнес Джордж Тисборн. – Это, несомненно, знаменательный момент. – Он принес бутылку бренди. – А она не передумает? – Она влюблена в него. До безумия. – С ней это часто случается. Лучше бы повременить с оглашением. – Я бы хотела, чтобы она вышла за англичанина, но и за американца тоже неплохо, к тому же он такой милый. Должна тебе сказать, что американцы не бывают просто симпатичными, они всегда очень-очень симпатичны. – Он собирается остаться здесь навсегда? – Да. Ему не нравится его родина. Да он и родился в Англии. – Это хорошо. Кажется, он парень неглупый. Жаль, что Грейс не удосужилась получить высшее образование. – Грейс знает, как ей поступать. Она не пропадет. – Да она всегда была самостоятельной, даже в детстве не очень полагалась на нас. И оба родителя в тишине задумались об этой тайне характера дочки, вызывающей уважение. – А еще он красив, – заметила Клер. – Приятная открытая улыбка, прекрасные ровные зубы. Даже эта ранняя седина его не портит. Разве что говорит слишком медленно, иногда теряешь нить разговора. – А из какой он семьи? Чем занимается его отец? – Я, разумеется, тут же спросила у Грейс. Она не знает. – Кажется, они небогаты. – Кажется. Но неловко было выпытывать у Грейс сейчас, когда она в таком восторженном состоянии. – Хм-м. А если вскользь… как ты думаешь? – Не стоит. И мне кажется, чем скорее мы уедем на уик-энд к Одморам, тем лучше. – Клер! – О, Пинки, надеюсь, все будет хорошо, неудачного замужества Грейс я не переживу. Сложится ли у них все так же удачно, как у нас? Как все мучительно сложно. Мне с тобой никогда не надоест разговаривать, пусть пройдет и сто лет. – Не беда, если они и не будут много разговаривать. Рецептов семейного счастья столько… – По-моему, устроить надо в Аббатстве святой Марии или как оно называется, как ты считаешь? – Ты имеешь в виду венчание? А почему не в святого Георгия, на Ганноверской площади? – Потому что к нам ближе Баркерс, а не Гарродс, и потому, что там наш приход. – А пастор не станет возражать? Мы там так редко появляемся. Я не был с крестин Патрика. – Я знаю пастора, он член бридж-клуба Пенни Сейс. |