Онлайн книга «Человек случайностей»
|
У нее в глазах стояли слезы. В последние дни так было все время. Дорина тяжело поднялась и бросила монетку в щель обогревателя. В комнате было сумрачно и холодно. Она машинально сняла платье, но тут же вспомнила, что сейчас утро, а не вечер. Это из-за дождя так темно в комнате. Похоже, и в самом деле заболела. Завтра начнется горячка, бред, придут врачи. Она решила согреться в ванне и лечь в постель. Дрожа, зашла в ванную и пустила горячую воду. Приняла две таблетки снотворного. Потом наполнила ванну. И все равно не согрелась, разве что лицо горело от слез. Как же так, думала она, негде спрятаться, убежать от этого кошмара загубленной жизни, отдохнуть, сбросив с себя тяжесть, как представлялось в детстве во время молитвы. Есть ли еще какая-то молитва или святое место, истинное, не обманное? Должны быть, даже сейчас, даже без Бога, какие-то жесты, возвращающие мудрость и покой, которые сами по себе способны изменить мир. Pliez les genoux pliez les genoux с’est impossible de tropplier les genoux. [7] Кто же произнес эти слова и что они означают? И вдруг вспомнила. Инструктор по лыжам в Давосе. Совсем не святой человек. А значит, все, что существует, – это еще один бессмысленный лоскут памяти, летящий по воздуху, как сухой лист. Она разделась и, все еще дрожа, остановилась перед обогревателем. Взяла его и перенесла в ванную. Хотя пар наполнял помещение, в нем по-прежнему было холодно. Она поставила обогреватель на край умывальника, повернув спиралью к себе, и медленно, осторожно влезла в ванну. Села, ухватившись за край ванны, и от этого толчка обогреватель покачнулся, сдвинулся с места и с громким плеском обрушился в воду. Плеск совпал с душераздирающим криком. Дорина успела вскрикнуть еще раз, прежде чем вода сомкнулась над ее головой. * * * – Клер, прошу, не плачь, – устало произнес Джордж Тисборн. Было два часа ночи. Бутылку виски они только что допили. – Идем спать, Клер. Хватит уже. За окном в ночной тишине моросил дождь. Они разговаривали в тесной, заставленной мебелью гостиной. Клер лежала на крохотном диванчике. Джордж пересаживался из кресла в кресло, брал в руки бутылки, рассматривал. В незашторенных окнах виднелись на черном фоне их размытые, продолговатые отражения. – Ты не виновата, что так случилось, – пытался он утешить жену. Дорина нашлась довольно быстро. Смерть помогает поискам. – Я знаю, – произнесла Клер, стараясь четко выговаривать слова. – Это я знаю. Но куда девать жалость? За горло хватает. Это вдруг приходит к тебе… ты знаешь… весь этот ужас, который обычно где-то прячется, которого не осознаешь. – Знаю, – пробормотал Джордж. «Старею, – подумал он. – Я люблю Клер, но мы утратили способность разговаривать друг с другом, слишком хорошо друг друга знаем, нет уже неожиданности, мы срослись, образовав один стареющий комок. А наши стремления и наши сомнительные достижения отмечены уже дыханием смерти и напоминают прах. Дети пренебрегают нами. Я достиг предела, и выше мне не подняться». – И почему ее так поздно нашли… – Было ясно, что ее ждет трагический финал. – Сейчас легко говорить. – Не могу понять, – произнес Джордж, – зачем вообще она убежала. Зачем ей это было нужно? – Остина боялась. – Ты уже не раз об этом говорила, но я все еще не понимаю. Этот Остин, по-моему, – полнейшее ничтожество. – Женщины часто боятся мужчин. Как кошки – собак. – Глупости. Ты же меня не боишься? – Нет, – ответила Клер, всматриваясь в окно. От долгого плача ее лицо изменилось, подурнело. – Да. Меня нечего бояться, – громко произнес Джордж. – Если бы она тогда переехала к нам… Я предлагала взять машину и устроить нечто вроде похищения. Но ты возражал. Если бы, если бы… «Если бы у меня было больше смелости, я не бросил бы математику, – подумал Джордж. Он прижался лбом к холодному, липкому от дождя стеклу. – Жил бы в мире чистой теории и оставил после себя нечто ценное. Служба в администрации подрезает человеку крылья и снижает высоту полета. Но и она уже подходит к концу, впереди – праздность». – Это Грейс? – расслышав какой-то звук, спросила Клер. – Почему она не спит? Я же ей дала успокоительное. – Она его не приняла. Сказала, что не хочет спать. Будет сидеть и слушать, как льет дождь. – Она страдает и не хочет ничего говорить. Я этого не выдержу. – Все пройдет. – Не знаю, что и думать. Людвиг едет себе преспокойно в Оксфорд, а Грейс ни о чем не хочет рассказывать. Уже два дня ведет себя так странно. – Поссорились. Ничего страшного. Рано или поздно приходится пройти и через это. – К счастью, нам с тобой удалось избежать ссор. Неправда, подумал Джордж. Нам было бы лучше, если бы мы ссорились. Мы никогда не спорили по принципиальным вопросам, нам больше нравился покой. Уступали друг другу, а на самом деле предавали. Возможно, это не имеет значения. А может, в этом и заключается любовь. – Ты же не считаешь, что они разойдутся? Его родители еще не написали мне. А вчера, представь себе, она отказалась идти на примерку свадебного платья. – Она у нас своенравная. – Мне кажется, что виноват Людвиг. Мне он, честно говоря, никогда не нравился. – Клер, думай, что говоришь. – Мы всегда слишком много думаем. Даже друг перед другом боимся признаться, хотя каждый видит другого насквозь. Людвиг – тупица. Он слишком самодоволен для настоящего чувства и не способен посвятить себя другому человеку. Он слишком осторожен. В Оксфорде постепенно превратится в старого сухаря, интересующегося только делами колледжа и мнением коллег о своей последней статье. – Клер, неужели ты серьезно? – Если дойдет до разрыва… – Этого не случится. – …то, я надеюсь, это произойдет быстро, чтобы Грейс смогла выйти за Себастьяна. Как ты думаешь, Одморы не обидятся, если Грейс будет в этом подвенечном платье? * * * – Я должна позаботиться об Остине, – сказала Мэвис. – У меня получится. – Он чуть ли не ко всем питает только ненависть, – возразил Мэтью. – Он привыкнет ко мне. – А он знает, что мы встречаемся? – Мы об этом не говорили. – Непохоже, что он собирается покинуть Вальморан? – Нет. – Он знает, что ему выгодно. – Не в этом дело. Совсем не в этом. Он в ужасном горе, похоже, совсем обезумел. – От чьего-то бегства в безумие больше всего страдают другие, и как раз неисправимо здоровые. Я тоже потрясен и сломлен. |