Книга Грязная работа, страница 2 – Кристофер Мур

— Твои родители скажут, что я во всем виноват. Что их лысая внучка шикса, на панели зарабатывает себе на физфак — и все из-за меня.

Рэчел схватила звонок с одеяла и воздела так, будто он подсоединен к бомбе.

— Чарли, если ты сейчас же не поедешь домой и не ляжешь спать, клянусь — я вызову сестру, и тебя отсюда вышвырнут.

Говорила она строго, но при этом улыбалась. Чарли нравилось смотреть, как она улыбается, — он всегда это любил: одновременно походило на одобрение и дозволение.

Дозволение быть Чарли Ашером.

— Ладно, поеду. — Он пощупал ей лоб.

— У тебя жар? Ты не устала, нет?

— Я только что родила, бабуин!

— Я просто беспокоюсь за тебя.

— Он не был бабуином. Она упрекает его за хвостик Софи, потому и назвала бабуином, а не обалдуем, как все остальные.

— Миленький, езжай. Ну? А я немножко отдохну.

Чарли взбил подушки, проверил кувшин с водой, подоткнул одеяло, поцеловал Рэчел в лоб, поцеловал младенца в голову, взбил младенца, после чего стал поправлять цветы, присланные его матерью: лилию-звездочет вперед, подчеркнуть веточками бабьего ума…

— Чарли!

— Иду, иду. Господи. — В последний раз он окинул взглядом палату, попятился к двери.

— Тебе привезти чего-нибудь из дому?

— Ничего не надо. По-моему, ты собрал весь комплект. Вообще-то, я думаю, огнетушитель мне уже не пригодится.

— Лучше перебдеть, чем недобдеть…

— Иди! Я отдохну, доктор проверит Софи, а утром мы увезем ее домой.

— Что-то быстро.

— Так принято.

— Нужен еще пропан для походной печки?

— Попробуем сэкономить.

— Но…

Рэчел замахнулась звонком так, будто последствия будут суровы, если ее требованиям не пойдут навстречу.

— Я тебя люблю, — сказала она.

— Я тоже тебя люблю, — ответил Чарли.

— Вас обеих.

— Пока, папочка. — Кукловод Рэчел помахала ему ручонкой Софи.

К горлу Чарли подкатил комок. Никто раньше не звал его «папочкой» — даже куклы.

(Он, правда, однажды за сексом осведомился у Рэчел: «Кто твой папочка?» — на что она ответила: «Сол Голдстин», отчего на неделю Чарли стал импотентом и у него возникли разнообразные вопросы, задавать которые не очень хотелось.)

Чарли попятился из комнаты, ладонью прикрыл за собой дверь, затем направился по коридору и мимо стола, из-за которого неонатальная медсестра со змеей на ноге косвенно ему улыбнулась.

Чарли ездил на мини-фургоне-шестилетке, унаследованном от отца вместе с лавкой старья и зданием, где она располагалась. В мини-фургоне всегда попахивало пылью, нафталином и потом, несмотря на целый лес благоухающих рождественских елочек, которые Чарли развешивал по всем крючкам, ручкам и выступам в салоне. Он открыл дверцу, и его омыл аромат нежеланного — этим товаром и торгуют старьевщики.

Не успев даже вставить ключ в зажигание, Чарли заметил компакт-диск Сары Маклахлан [3] на пассажирском сиденье. Да, Рэчел его будет не хватать. Ее любимый диск — а она приходит в себя после родов без него; такого Чарли не потерпит.

Он схватил диск, закрыл фургон и кинулся обратно в палату.

К его облегчению, медсестра покинула свой пост, а потому Чарли не пришлось выдерживать ее ледяной укоризненный взгляд — ну, во всяком случае, он рассчитывал на лед укоризны в этом взгляде. Мысленно подготовил краткую речь о том, что хороший муж и отец предугадывает нужды и потребности жены, а это, в свою очередь, означает и доставку ей музыки… Ладно, речь пригодится и на обратном пути, если его окатят ледяной укоризной.

Дверь в палату он открыл медленно, чтобы не испугать жену. Он предвкушал ее теплую улыбку неодобрения, но Рэчел, судя по всему, спала — а у кровати ее стоял очень высокий черный человек, одетый в мятно-зеленое.

— Что вы тут делаете?

Человек в мятно-зеленом, вздрогнув, обернулся.

— Вы меня видите? — Он ткнул в свой шоколадного цвета галстук, и Чарли — всего лишь на секунду — вспомнил тоненькие мятные пастилки, которые кладут на подушки в тех отелях, что получше.

— Конечно, вижу. Что вы тут делаете?

Чарли подступил ближе к кровати Рэчел, поместив себя между незнакомцем и своей семьей. Младенца Софи черный дылда, похоже, заворожил.

— Это нехорошо, — сказал Мятно-Зеленый.

— Вы ошиблись палатой, — произнес Чарли.

— Уходите отсюда. — Он потянулся назад и потрепал Рэчел по руке.

— Это очень и очень нехорошо.

— Сэр, моя жена пытается заснуть, а вы ошиблись палатой. Уйдите, пожалуйста, пока я…

— Она не спит, — сказал Мятно-Зеленый.

Голос его был мягок и звучал немного по-южному.

— Простите.

Чарли повернулся и посмотрел на Рэчел, рассчитывая увидеть ее улыбку, услышать, как она велит ему успокоиться, но глаза жены были закрыты, а голова скатилась с подушки.

— Милая? — Чарли выронил диск и бережно потряс жену.

— Милая?

Младенец Софи заплакала. Чарли пощупал лоб Рэчел, взял ее за плечи и потряс сильнее.

— Милая, проснись. Рэчел. — Он приложил ухо к ее сердцу — и ничего не услышал.

— Сестра! — Пошарил по постели и схватил звонок, выпавший на одеяло.

— Сестра! — Он заколотил по кнопке, затем развернулся к человеку в мятно-зеленом.

— Что здесь…

Тот исчез.

Чарли выбежал в коридор, но там никого не было.

— Сестра!

Через двадцать секунд явилась медсестра со змеей на ноге, а еще через тридцать — бригада реаниматоров со своей экстренной каталкой. Медицина оказалась бессильна.

У новой скорби тонкая грань, она режет нервы, отсекает реальность — острое лезвие милосердно. Лишь со временем, когда оно затупляется, приходит подлинная боль.

Поэтому Чарли едва ли осознавал, как вопил в больничной палате Рэчел, как ему кололи успокоительное, как в тот первый день все окутывала пленкой электризованная истерия. После — воспоминания из прогулки лунатика, сцены, снятые из глазницы зомби: он, живой труп, пробирается сквозь объяснения, обвинения, приготовления и церемонию.

— Это называется тромбоэмболией сосудов головного мозга, — сказал ему врач.