Онлайн книга «Последний брат»
|
Они сразу бросились собираться. Один уже оседлывал лошадь, двое других искали лошадиную сбрую. Те трое, что должны были отдать им своих коней, тоже готовили четвероногих товарищей в поход. Нэргуй заметил, что один из выбранных им воинов скачет в одном сапоге. — Не стойте столбами! — крикнул он остальным. — Найдите вещи тех, кто едет. Тащите им сигнальные горшки, воду, еду, стрелы! Стражи засуетились. Люди отошли от потрясения и собирались быстро. Привычка была сегодня помножена на унижение. Хунбиш стоял в стороне. После распоряжений Нэргуя он почувствовал, что еще не все потеряно, и несколько приободрился. Он поглядел на Нэргуя почти с нежностью. Но это, конечно, не отменяло то, что Нэргуя нужно будет убить потом. * * * На долгой дороге раз встретились как-то. Купец Феодулос с купцом Абдаллахом. Желая здоровья, богатства в миру, Вдруг оба узнали, что едут в Кайру [38] . «Поехали вместе! — сказал Абдаллах, Нам будет спокойней в дорожных делах». Кивнул Феодулос согласно главой, Чем больше народа — тем больше покой. Вдвоем и дорога бежит веселей, Купцы языки приспустили с цепей. Все сплетни и новости пересудачив, Расхвастались оба о личных удачах. Сказал Абдаллах: «Я всего в жизни сам Добился», — и гладит себя по усам. Сказал Феодулос: «В движении к цели, Ни разу я не был на жизненной мели! А все потому, что мы с тобой, брат, Из тех, что судьбу свою сами творят. И мир повидав, и пожив уже вдоволь, Мы поняли: каждый судьбы своей коваль». Себя и друг друга речами хваля, Купчины вступили на борт корабля. Корабль выходит в открытое море. Купцы балаболят, не ведая горя. Но тут к кораблю подступила волна, Ни мачту, ни парус не тронет она. Прохладой коснулась усталых гребцов И сбросила за борт лишь наших купцов. Все дальше и дальше их тащит волна, Вот мачта их судна уже не видна. И чуя внизу лишь морскую пучину, Купцы вдруг свою ощутили кончину. «Ох, брат, помираю, — кричит Абдаллах. Нет силы держаться в руках и ногах! Я знаю, за что нас волной окатили, Хвалили себя, а про Бога забыли!» Трясет Феодулос согласно главой, Старается нос он держать над водой. «Не зря ведь отцы имена нам давали! А мы их значения позабывали!» Купцы смотрят в небо и громко вопят, Святую молитву как могут творят. Ромей наш молитву творит по-христьянски Араб подпевает ему ему по-агрянски… Его покачивало на волнах, прямо как в песне. Вверх-вниз, из стороны в сторону. Но отчего-то волны не приносили облегчения, и каждое движение отдавалось болью в ногах и спине, давило в грудную клетку. «Это оттого что я не лежу… — подумал он, — мне нужно лечь на спину и станет легче». Он попытался откинуться, но что-то помешало, и тут же вернуло его обратно в вертикальное положение. А где-то далеко все еще звучала песня про двух купцов, ввергнутых Божьим гневом в море. Сейчас купцы помолятся, Господь услышит их, и могучей волной вернет их на палубу. Потом они прибудут в Кайру, и наученные горьким опытом будут вспоминать Бога и молиться по любому случаю. Помолившись на ночь об охране имущества, купцы наутро обнаружат, что их начисто обнесли. Потому что кроме надежды на Бога, не худо бы и запирать на ночь дверь. Не стоит забывать о Боге, не стоит и перекладывать все на него… Он знал это, потому что слышал эту песню уже, наверное, тысячу раз. Тит любил эту нехитрую притчу и частенько её распевал. Вот и сейчас заладил петь опять. Тит?.. Поет? Но ведь Тит мертв. Убит у него на глазах. Как же он может слышать песню мертвеца? Тит друг ему, и он не боится его ни живого, ни мертвого. Но как же он его слышит? Может, он и сам уже тоже умер? Когда?.. Он не помнил этого. Не мог же он умереть и сам того не заметить? Не мог, да? Но… где он? Тут Трофим начал быстро просыпаться. Он открыл глаза и увидел перед собой луку седла, лошадиную гриву и медленно плывущую внизу степь. Он спал, просто спал верхом на лошади. Рядом, тихонько напевая, ехал Улеб, поддерживая его под руку, чтоб он не свалился с коня. Да, точно. После побега они были слишком вымотаны, но не хотели останавливаться. Тогда они договорились спать прямо на лошадях, поддерживая друг друга посменно, чтоб не свалиться с непривычки. — Проснулся? — спросил Улеб. — Да… — Трофим мотнул головой и почувствовал, что голова сейчас отвалится от окоченевшей шеи. Улеб отпустил его локоть. Тело ломило невыносимо. А Амару хоть бы хны… Он поглядел на степняка, который после ночной поездки в седле имел вполне выспавшийся вид. Трофим посмотрел на свои колени. От грязи шелковое исподнее стояло на них колом, на коленях были дыры. Теперь в свете дня было видно, что беглецы перемазаны, как пекельные черти, — результат блужданий по ночному лесу. Одна из оборок размоталась, и он снова запихал её край в импровизированную обувь. Трофим начал озираться. Фока тоже уже проснулся, и судя по его помятому, сосредоточенному лицу, что-то сильно обдумывал. Трофим повертел головой, услышав, как хрустнули позвонки, и сделал глубокий вдох, чувствуя, как расправляются легкие. Посмотрел вверх, на поднявшееся еще выше солнце. Наконец, обернувшись, глянул назад. То, что он увидел там, огорчило. — Едет, — сказал он Улебу. — Едет, — оглянувшись назад, согласился Улеб. — Пристал как тень, с хвоста не стряхнешь… Позади них, на расстоянии, превышающем полет стрелы из лучшего лука, верхом на неказистом нестатном коньке, со второй лошадью в поводу ехал мугол. Он отыскал их еще до восхода солнца. Они заметили его с утра. Тогда же утром, мугол сделал краткую остановку, спустил с коня на землю горшок, поднес к нему огонь и вскоре к небу вознесся высокий столб дыма. — Дает сигнал, ирод, — еще тогда, утром, заметил, Фока. — Кому? — Значит, есть кому… — пробормотал Амар. — Хорошо, если только тем, кого мы оставили без лошадей. — Надо что-то с ним сделать. — Руки Фоки сжали поводья. — А что? — поморщился Улеб. — Проклятая равнина плоская, как хлебная доска. Ненавижу её… Если бы здесь были лес или холм, мы бы заехали за него и подстерегли. А здесь… Погонимся за ним? Так он этого и ждет. Будет оттягиваться назад, а мы будем возвращаться туда, откуда бежали. |