Онлайн книга «Фигня»
|
Там она не спеша разделась, внимательно вглядываясь в большое зеркало, как вдруг в зеркале потемнело, оно разверзлось в глубину и открыло перед Валерией какой-то восточный город с купеческим караваном, бредущим к базару, а сбоку выдвинулся из-за рамы ровно на пол-лица тот самый смуглый господин, который встретился ей сегодня на Екатерининском. Валерия вскрикнула и отшатнулась от зеркала. Этот ее крик услышал муж в спальне. Он встрепенулся, затем на цыпочках подошел к двери ванной комнаты и прислушался. За дверью было слышно журчанье воды. Иннокентий поднес к двери мягкий пуфик и взобрался на него, вытянувшись на цыпочках. Над дверью в ванную было стекло, туда ему и удалось заглянуть. Он увидел сидящую в ванне Валерию, окруженную белоснежной пеной. Она обнимала эти громоздящиеся хлопья, притягивала к себе, купалась в них, будто занимаясь изысканной любовной игрой… Пуфик под Иннокентием предательски вывернулся, муж упал на ковер. Утром они завтракали в столовой. Подавал старый камердинер Николай в ливрее. Разговор шел о занимававших обоих супругах спиритических сеансах, мода на которые установилась в Петербурге. – …И тогда барон Краевский спрашивает у души Леонардо… Нет, ты только послушай, Лера. Поручик Краевский обращается к великому Леонардо! Буквально в следующих выражениях: «Не соблаговолит ли господин да Винчи ответить на вопрос, кто ему более по душе – блондинки или брюнетки?» Ну и натурально начинают двигать блюдечко по столу… Валерия слушала рассеянно, мысли ее были заняты другим. Она помешивала ложечкой кофе, на устах была деланая улыбка. – И вот стали появляться буквы. Первая – «бэ», вторая почему-то «о». Тут все переглянулись. Далее последовали «эль», «вэ», «а» и «н»! Бол-ван! Вот так душа Леонардо ответила на вопрос барона! Иннокентий засмеялся, довольный собою и этой историей. Валерия была безучастна, но муж, казалось, не замечал этого. – Как ты считаешь, этот случай говорит в пользу спиритизма? Я думаю, да, поскольку душа Леонардо не солга… – Венедикт вернулся, – внезапно тихим голосом перебила его Валерия. – Что? Венедикт? Какой… Ах, Венедикт!.. Лицо Иннокентия на мгновенье омрачилось. Он пробарабанил пальцами по столу, что-то обдумывая, потом обратился к камердинеру. – Николай, будьте добры, у меня в библиотеке над столом, третья полка. Черный кожаный альбом. Принесите, пожалуйста… Камердинер удалился. Несколько секунд длилось молчание. – …Хм… Я не понимаю… Почему ты так взволнована? – наконец начал он. – Дела давно минувших дней, преданья, так сказать… Вернулся камердинер с толстым кожаным альбомом. Иннокентий положил его себе на колени, отодвинувшись от стола, и раскрыл. В альбоме были акварели, изображавшие человеческие фигурки в саду, берег пруда, качели, особняк… – Как я писал… – покачивая головой приговаривал Иннокентий, перелистывая альбом. – Боже мой… На одном из разворотов альбома находился сложенный вчетверо лист бумаги. Иннокентий развернул его и прочел: – «Мой любезный и единственный друг! С горечью извещаю тебя, что я принял решение покинуть родину…» Акварель в альбоме, изображавшая зимний лес с тяжелыми синеватыми шапками снега на ветвях елей, ожила и открыла заснеженную аллею, окруженную зимними деревьями, по которой двигался юноша в студенческой шинели и фуражке. Ветер сметал с веток снег, кружил метелью. Навстречу издалека приближалась фигура другого юноши, который был в шубе и в меховой шапке. Они встретились на деревянном мостике, перекинутом через замерзшую речку. Несколько мгновений они смотрели в глаза друг другу, потом обнялись. Что-то было сказано между ними, какие-то короткие слова, но их не слышно было по причине завываний ветра. Потом, резко повернувшись, молодые люди разошлись в разные стороны. Валерия вошла в особняк, принадлежащий ее матери, – старый деревянный двухэтажный дом на Каменном острове. Ее встретила пожилая служанка, ее бывшая няня. Кланяясь и целуя Валерии руки, няня приговаривала: – Лерочка, золотце, светик наш ясный… Пошто так редко заходишь? – Ой, нянюшка, времени все нет. – Чай по балам… – Матушка дома? – Где ж ей быть? Она ныне все больше дома… Кыш! Кыш, вертихвостки! – отогнала она нескольких кошек, сбежавшихся тоже встречать Валерию. Это был настоящий кошачий приют. Пока Валерия поднималась на второй этаж к матушке, она встретила, наверное, с полдюжины кошек, которые располагались в самых неожиданных местах этого старинного особняка. Матушка встретила дочь, сидя на софе в окружении кошек, которым она повязывала банты. Они расцеловались. – У нас сегодня день рождения Макса, – матушка указала на пушистого белого кота, лежащего на подушке. На коте было что-то вроде орденской ленты. – Поздравляю… – Валерия рассеянно улыбнулась. – Maman, вы помните Венедикта? – Венедикта? – матушка вопросительно подняла брови. – Ах, Венедикта! Помню, конечно! Он сватался к тебе, не правда ли? Сколько же времени прошло? – Пятнадцать лет, – быстро ответила Валерия. – Господи, как время летит! – вздохнула матушка. – Maman, мне необходимо письмо… – Какое же? – Ну как же! Помните то письмо, в котором Иннокентий и его друг… – она замялась. – Письмо, с которым я пришла к вам. Письмо, которое решило мою судьбу… – Ты недовольна своей судьбой? – спросила матушка. – Нет, не о том речь. Я счастлива с Иннокентием… Но я хотела бы взглянуть на то письмо. – Изволь, – пожала плечами мать. Она подошла к комоду, отперла один из ящиков ключом, выдвинула его и принялась рыться. Предметы, которые она при этом извлекала и клала на верхнюю крышку комода, были весьма неожиданны, если не сказать больше. Здесь были золотой портсигар, иконка в окладе, фотографические карточки молодых офицеров, какой-то чулок, который матушка некоторое время с удивлением рассматривала, опознавая, колода карт, засохшая хризантема, записная книжка с золотым тиснением… Последним был извлечен маленький револьвер. – Подумать только, из этого он застрелился! – вслух удивилась матушка. – Кто? – спросила Валерия. – Ты не знаешь. Наконец она нашла пакет, перевязанный розовой ленточкой. Развязала его и извлекла оттуда конверт. – Вот это письмо. Как они его вдвоем писали? Непостижимо! Она передала письмо Валерии. Та достала листок из конверта. Каллиграфический почерк расплывался, открывая картину давних лет, начало этой романтической истории… |