Онлайн книга «Облачный полк»
|
– Ну, хватит, – остановил Саныч. – Плечо надо развивать, это да, а чавкать им не надо. Ты вообще дрова пили не правой, ты их левой пили, вот дело будет, плечо постепенно и разработается. А с чего руки в чернилах? Опять писал? Наблюдательный Саныч кивнул на щуровы пальцы. – Ну да, писал. Самолет же должен… Вот я и решил еще написать. Щурый вдруг застеснялся. – Мы с Алькой вместе в этот раз написали, – уточнил он. – Вроде как я писал, но ее почерком – у нее красивее. И чернил она меньше тратит, я кляксы часто ставлю. Это нормально, а? – Что же нормального в кляксах? – спросил Саныч. – Это безобразие, меня за них линейкой по рукам лупили. – Я не про кляксы, про то, что Алька за меня писала? Это ничего? Саныч сделал вид, что задумался. – Ничего, пойдет. – Вот и я так подумал. Может, те письма не доходили из-за почерка? – Вполне, – согласился Саныч. – Это запросто. Сейчас каракули некогда читать, сейчас других дел полно. Иди давай, кипятка выпей. – Ага. Вы приходите вечером. – Подумаем… Дуй! Саныч цыкнул зубом. Щурый согнулся и поскрипывая плечом растворился в елках. Это он вообще лучше всего умел, прятаться, показывал как-то. Идет по лесу перед нами, метрах в десяти, рассказывает что-то, руками машет – и раз, исчез. На ровном месте, то ли за дерево спрятался, то ли за кочку нырнул, то ли в мох закопался, непонятно. У него и одежка такая, подходящая, пальто драное, грязное, расцветкой в мусор. Я как-то спросил – где это он прятаться так научился, Шурый не ответил. А Саныч головой покачал. Вернулись к себе. Саныч зажег гильзу, я взялся за печку, растопил за минуту. Теперь я могу растопить печку с закрытыми глазами и очень быстро, и так же быстро вскипятил чайник, насыпал в него сушеного шиповника пополам с брусникой, лучше, чем морковный. Хотя морковный тоже можно, особенно если с голода. – Интересно, что Глебов с этим Щурым возится, а? – спросил вдруг Саныч. – Присмотреть за ним велит. Он меня, кстати, не первый раз уже просит. И сам следит. – Да он за всеми следит, – ответил я. – За мной тоже. Помнишь, когда я болел? Каждый день приходил, здоровье проверял. Он же командир, ему положено. – Да, положено… Саныч разлил чай по кружкам. – А может, он сын чей-то? – спросил Саныч. – Ну, генерала какого? – Не. Если бы он чей-то сын был, его давно бы в тыл переправили. Ничейный он. Может, он просто Глебову своего сына напоминает – вот и все дела. – Может. Стали пить чай. Если честно, то мне уже очень этот чай надоел. Шиповниковый надоел, брусничный, смородиновый, из чаги, из одуванчиковых корней, ромашковый, кипрейный, зверобойный, из других разных трав, я раньше думал, что чай – он всегда из чая, а оказалось, его можно заварить из самых разных, на первый взгляд, бестолковых растений. И пить, пить, вместо завтрака, вместо обеда и ужина, и в промежутках тоже. Я ненавижу чай, больше никогда его пить не буду. Молоко буду, воду газированную, лимонад. – Наверное, это его друга сын, – сказал Саныч. – Глебов в Испании воевал, добровольцем ездил. И Финскую прошел, у него друзей много. Вот он его возле себя и держит. Ты чего чай не пьешь? Надоело? – Надоело, – признался я. – Ничего. Скоро паек должны выдать, там настоящий есть. И карамельки. Мне тоже надоело, но пить надо. – Почему? – По тому же, почему мы сегодня батарейник строили. И за самолетом ходили. Пей. Я стал пить. Пили молча. Потом Саныч достал сапоги и начал приводить их в порядок, самые настоящие, яловые, не знаю, где он их раздобыл, я, во всяком случае, ни у кого таких не видел. Чистил сажей, потом шкуркой от свиного сала, потом капнул воска и тщательно растер, до блеска. – Как? – Саныч погляделся в сапоги. – Красиво. А тебя пригласили? Не Щурый, Алевтина? Саныч не ответил. – Пойдем да и все, – сказал он через минуту. – Пригласили – не пригласили… У меня подарок, куда я его дену? Еще год ждать? Так через год мы уже не здесь будем. – Почему это? – Война кончится, – Саныч стал сапоги надевать. – Может и не совсем кончится, но на запад переместится точно. А мы за ней. Что нам здесь делать, хватит, покормили комаров. Смотри, что я приготовил. Саныч достал из под своего топчана жестяной ящик, самодельный, спаянный из нескольких кусков жести, с замочком, вроде как сейф. Ключ искал долго, потом плюнул и открыл гвоздиком, и достал птицу. Красную, вырезанную из дерева. – Сам сделал, – сказал Саныч. – Давно еще, к прошлому… Тогда не получилось, как назло… – Это кто? – Лебедь, наверное. Я хотел лебедя сделать, а похоже на гуся получилось. Он должен счастье приносить. – А почему красный? – Он в закат летит, – объяснил Саныч, я понял, что это он давно придумал, это объяснение. – Гусь в закат… – На самом деле просто краски другой не нашлось. Да у меня вообще никакой не было, если честно, красной тоже. Я луковым настоем красил, ну, как яйца красят. Саныч бережно передал мне гуся. Хорошо сделано, аккуратно, гладко, видно, что долго старался. Даже, кажется, полировка. Во всяком случае, шкуркой зачищено. – Красиво, – похвалил я. – Угу, красиво. Я хотел еще записку под крыло спрятать… Саныч оборвался, отвернулся, принялся ковыряться ухом в мизинце, сопеть. Записка. – А кому он письмо-то писал? – поинтересовался я. – Ну, Щурый? У него же никого, вроде нет, только Алька… – Сталину, кому еще-то? – Сталину?! – Ага. – Зачем? – не понял я. – Как зачем? – в свою очередь удивился Саныч. – Все же пишут. Я тоже два письма написал, еще в прошлом году. Одно точно не дошло – самолет немцы сбили, а второе может и добралось. – И чего ты написал? Саныч пожал плечами. – Что все, то и я. Бьем врага, верим в победу, все, как надо. В таком письме лишнего не напишешь ведь, сам понимаешь. Я сначала заковыристо сочинил, с загогулинами всякими… Потом переписал на обычное, человеческое. А ты чего не пишешь? – Не знаю. – Ты пиши, – посоветовал Саныч. – Сталину можно, или Калинину, или просто. У тебя родные остались какие? – Не знаю. Были, кажется. В Новороссийске. Если правильно помню. Тетка у моря. |