Онлайн книга «Облачный полк»
|
Мост устоял, писатель расслабился. – Видишь ли, мать его совсем не помнит. То есть она помнит его совсем другим. Не тем. То есть, не тем, что нужно. Я ее спрашиваю – а что он делал-то, а она отвечает – как все – по лесам скакал, в войнушку играл, рыбу ловил. – Он и потом рыбалку любил, – сказал я. – Все время собирался, блесны из банок вырезал. Съехали на дорогу, писатель убрал скорость, срулил к обочине. Двигатель заглушил, открыл дверь, выставил длинные ноги. Штаны у него хорошие, белые, парусина, наверное. Воскресные штаны, отдыхать в таких, сидеть, свесив ноги с пирса, покачивая ногами в воздухе, щупая редкие волны, море… И туфли тоже воскресные, белые, надо себе такие купить. – Блесны… это искусственные приманки? Железные рыбки, так? – Да. Виктор достал блокнот, принялся записывать карандашом. Большой блокнот, пухлый, бегемотистый, закладочки аккуратные торчат, с датами – «38, 40, 41», вплоть до «47». Интересно, а что же такого в сорок седьмом произошло? – А ты… книжки пишешь? – Ага, – кивнул он. – Книжки тоже. Но это недавно совсем… Слушай, а как он относился… Ну, что он Герой? Он ведь первый, кажется, среди пионеров? – Нормально относился. Только мы не знали еще наверняка, что ему Героя присвоили, слухи только ходили. Да и он не пионер уже был. Ну, дразнили немного… Указ ведь уже после был, в сорок четвертом. – Дразнили? – Посмеивались. – Ясно. Ладно, поехали, время уже… Поехали. Дорога неплохая, ровная, колдобин немного. Ветерок в окошки, приятно, писатель прибавлял скорости. – Узнаешь что-нибудь? – он кивнул за окно. – Не. Все одинаково ведь. Лес он всегда лес. – А лагерь ваш можно найти? – Вряд ли. Сколько лет уже, заросло все. Писатель сунул мне блокнот. – Там карта в середине, – сказал он. – Сам составил. Примерная, разумеется. Я стал листать. На самом деле Виктор много поработал. Имена, фамилии, операции. Сколько мостов, сколько рейдов, количество уничтоженной техники. Генерал Вритц, мина. Мина-попрыгун… Письмо за подписью Калинина, Указ. Шестьдесят седьмой отряд, четвертая бригада. Глебов. Оказывается, Глебов и до войны был военным, интересно как. А про Ковальца ничего, точно его и не жило вовсе. Про Щурого, про Алевтину тоже, про меня в самом конце, возраст неправильно указан, я на полтора года старше. Карта. – Правильно? – спросил Виктор. – Похоже, – сказал я. – Озер больше, а так все верно, вроде бы. Только… – Что? – заволновался писатель. – Я не знаю… Просто я никогда не воспринимал это… так плоско. У меня этот… – Почему плоско? – Да не обращай внимания. У меня этот… топографический идиотизм. Виктор рассмеялся. – Это ты сам придумал? – спросил он. – Топографический идиотизм! Надо же… – Это доктор мне объяснил. Понимаешь, я и тогда не очень в картах разбирался. Меня к нему прикрепили, потому что я в лесу постоянно терялся. После контузии. Я постучал пальцем по голове. – Ясно. Но мне кажется, что карта как раз то, что надо. Читатель как раз и должен представлять все со стороны. Так нагляднее. Как ты думаешь, неплохо ведь? – Наверное, неплохо, – согласился я. – Надо еще про «Убей немца» написать. Он ведь ее наизусть знал. И «Таню», наверное. – «Таню»? – переспросил писатель. – Это про Зою Космодемьянскую, – объяснил я. – Когда статья вышла, еще не знали, как ее на самом деле зовут. – Вы читали про Зою? – удивился Виктор. – Нет. Но могли и прочитать. Просто к нам не все газеты доходили. Самолеты не каждый раз долетали. Ему бы понравилось про Зою. Писатель задумался. – Про Космодемьянскую, наверное, действительно можно. Это интересно. Он «Убей немца» точно наизусть знал? – … Не будем говорить. Не будем возмущаться. Будем убивать. Если ты не убил за день хотя бы одного немца… – Понятно, – остановил меня Виктор. – Ее все знали, он тоже. Писатель принялся доставать папиросу. Когда у тебя не хватает пальцев на правой руке, рулить и одновременно вытряхивать папиросу очень трудно. «Победа» влетела в ухаб, писатель ругнулся, задавил тормоза. Я успел выставить ладони, писатель хлопнулся лбом о руль, машину развернуло поперек дороги. Мы стояли в пылевом облаке, писатель тер лоб. – Надо холодное приложить, – посоветовал я. – Тогда шишка не вскочит. – Ага, сейчас сбегаю, – усмехнулся Виктор. – А тебе нравилось убивать? – спросил я. – Что? – Убивать, – повторил я. – Немцев. Нравилось? Он все-таки достал свою папиросу, задымил. – А нам нравилось. Вот мне. И ему тоже нравилось. Писатель неловко стряхнул пепел, прямо в салон, на кожаный диван. – Видишь ли… – Виктор курил и кусал зубы. – Про «Убей немца» сейчас не очень… своевременно. Эренбург сам не любит вспоминать. И общество… Писатель сделал рукой круговое движение, взволновал дым. Послюнявил пальцы, потер место ушиба. – Мы ведь сейчас с ГДР очень дружим. – А я не дружу, – сказал я. – Я вот лично не дружу. – Я не знаю… Писатель сломал папиросу, выкинул в окно. – Я считаю, что все еще не закончено, – сказал я. – У нас с немцами. И никогда не будет закончено. Каждый немец, пусть он через сто лет родится даже, каждый немец нам должен. – Ну да, за то, что они у нас тут сделали… – Совсем нет. Они нам должны не за то, что они у нас сделали. Они должны за то, что мы у них не сделали. Писатель запустил двигатель. Долго рычал газом, машина вздрагивала, дребезжала стеклами и воняла. – Ладно,– сказал я. – Это все так, нервы… Писатель, наконец, сдвинул свою «Победу», она громыхнула кормой и покатила, побрякивая на ухабах, чем дальше мы продвигались к северу, тем хуже становилось шоссе, меньше гравия, больше песка, насыпь ниже, и постепенно оно совсем растворилось, сровнялось с лесом и превратилось в обычный проселок. На очередной развилке, писатель свернул направо, он неплохо знал дорогу, не в первый раз ездил, видно. – Хорошо бы лагерь все-таки посмотреть, – сказал Виктор. – Из местных никто не помнит дорогу, странно как-то… |