Онлайн книга «Дагги-Тиц»
|
Было воскресенье, но мама спозаранок отправилась на работу — готовить встречу автобусов с какими-то детсадовцами, которые возвращались с летней дачи. — У всех людей выходной, а тебя опять пихают на ударный труд, — сонно пробубнил Лодька. — Это наверняка Гетушка, у нее не совесть, а навоз… — Всеволод! — И вообще сегодня работать грех, потому что праздник, Яблочный Спас. Тетя Тася вчера говорила… — Тебя никто и не заставляет работать… Макароны и кисель в кухне на подоконнике. И не вздумай спать до полудня… Лодька повернулся на другой бок, чтобы спать именно до полудня… Но долгого и сладкого сна не получилось. В половине десятого вернулась из Голышманова, от родителей, Галчуха и тут же завела патефон (видать, дяди Кузи и тети Таси не было дома). Лодька плюнул, поднялся, пошел на кухню. Погремел там умывальником и снял крышку со сковородки с макаронами. Макароны были посыпаны сахаром… Появилась Галчуха, включила чайник. — Лоденька, доброе утро! — Ужасно доброе… — Лодька всосал макаронину. — Ни свет ни заря запустила своего Пуччини. Выспаться невозможно. — Засоня! Надо ловить последние летние деньки, скоро каникулам конец… «Типун тебе на язык, еще почти две недели», — хотел заспорить Лодька, но из прихожей донесся аккуратный стук в наружную дверь. — Это к тебе. Наверно, какой-то новый сердцегрыз, учуял уже, что приехала… Лодька ускользнул от подзатыльника, втянул в себя еще одну макаронину и услышал от вернувшейся Галчухи, что «вовсе не меня, а тебя». — Кто? — Какой-то мальчик. В отличие от тебя довольно симпатичный. Симпатичным мальчиком оказался Гарик Логинов. Он стоял у двери и смотрел на Лодьку молча и… как-то непонятно… Он, Гарик, повзрослел за это лето. Ростом сделался почти с Лодьку, ходил в длинных, всегда поглаженных брюках, обзавелся привычкой часто причесываться. Но… в общем-то все равно остался тонкоплечим и тонкоголосым Фонариком, храбрым внутри и смирно-вежливым снаружи. Сразу же шевельнулся в Лодьке мохнатый клубок беспокойства. Раньше Гарик никогда не приходил к нему. Вернее, забегал раза два с ребятами, но чтобы вот так, один… — Ты чего, Фонарик? — слегка обалдело сказал Лодька вместо «здорово» или «привет». Тот, кажется, был смущен, однако смотрел прямо. — Лодик, у меня… у нас к тебе дело. Ребята хотят, чтобы ты пришел на Стрелку. — Зачем? — Ну, я же говорю: дело… Пойдем, по дороге я скажу. Тревожное предчувствие стало сильнее. Лодька оглянулся на открытую дверь кухни: — Галь, скажешь маме, что я ушел к ребятам на Герцена… — Бродяга… — Сама бродяга… — это он машинально. А Гарику сказал небрежно: — Ладно, идем… Вышли на лестницу, спустились во двор. Лодька не выдержал: — А что случилось-то? Игра, что-ли, будет? — он имел в виду футбольную встречу с какой-нибудь соседней командой. Видать, не хватает народу, а то могли бы и не вспомнить: не такой уж Севкин выдающийся футболист… — Нет, не игра, — тихо сказал Гарик. Он смотрел себе под ноги. — Вообще-то они не советовали говорить тебе про это заранее. Но я думаю, надо сказать. Иначе получится, как ловушка. — Да в чем дело-то?! — звонко от нарастающего страха воскликнул Лодька. — Боря Аронский хочет вызвать тебя на дуэль. — Че-го? — Лодька сбил шаги. — На какую дуэль? Гарик на ходу шевельнул под белой рубашечкой острыми плечами: — Ну… на обыкновенную… Он говорит, что ты смертельно оскорбил его. — Он меня тоже! — Ну… я не знаю. Меня просто попросили пойти за тобой… Понятно, почему именно его! Любого другого — скажем, Рашида или Синего, или даже Валерку Сидоркина Лодька, услышав про такое дело, мог послать подальше: «Идите вы с вашим Аронским и с дуэлью! Чокнутые! Больше мне делать нефига, да?» А Фонарику так не скажешь. Во-первых, обидеть его не повернется язык. Во-вторых, Фонарик легко чует всякую чужую боязнь, и показать себя перед ним трусом… будешь потом ходить как обкаканный… Все-таки Лодька сказал: — Бредятина какая-то… Это он всерьез, что ли? — Это все ребята всерьез, Лодик, — тихо и печально отозвался Фонарик. — Говорят, что нет другого выхода… То есть ты можешь, конечно, отказаться, но ты должен сказать это сам. «Ну и скажу! Идиоты!.. Захотелось устроить представление, да?» Но вместо этого выговорил другое. С кривым смешком: — Ну и как он это… задумал? На проволочных шпагах? Плечи Фонарика опять виновато шевельнулись: — Зачем на шпагах? У вас же есть пистолеты… Господи, неужели это всерьез? Можно, конечно соврать, что пистолета давно нет. Потерял или разломал… Но толку-то! Борька скажет: будем стреляться из одного, по очереди… Как тогда, с Иваном Константиновичем… Да не может быть, чтобы это по правде! Чушь какая-то! Никто не позволит! Ребята — они же не совсем же сумасшедшие… Хотя вот разрешили же тогда стрелять по банке на его, Лодькиной, голове… Но рогатка не пистолет! Но ведь и спор у Лодьки с Борькой был в сто раз беспощаднее, чем с Фомой. Может, все справедливо решили, что такое смывается только кровью… Да ну, ничего не будет! Просто Борька и остальные валяют дурака. Берут Севкина на понт!.. Гарик будто откликнулся: — Может, ничего и не будет. Но, если ты не придешь, скажут, что струсил… «Это уж точно!» — Ох, Лодик, постой… Тебе, наверно лучше сразу придти с пистолетом… — Черт… я и не сообразил, — хмыкнул Лодька. Он старался показать что ничуть не встревожен и вообще не принимает это дело за правду, но в то же время должен подчиняться «правилам игры». Они уже вышли на Первомайскую, и пришлось с улицы вернуться на двор. Хорошо, что пистолет был не дома. Лодька нащупал под порогом сарайчика ключ, в дощатом полумраке, под верстаком, нашел коробку с со всякой железной мелочью, вытащил со дна поджиг. Затолкал под ремень и под рубашку. «Господи, до чего же глупо… Да не только глупо, а страшно… Все-таки, сволочь этот Борька… А может, не в Борьке дело, а в судьбе? В расплате за те слова? Но ведь Борька тоже сказал слова! Такие же подлые!.. Ну, вот судьба и решит, кто подлее…» С этой минуты Лодька начал понимать, что дело не кончится пустым разговором. Все будет по-настоящему… Когда опять вышли на улицу, Лодька сбоку глянул на виноватого, но строгого Фонарика со злой досадой: |