Книга Щенки и псы войны, страница 82 – Сергей Аксу

— Алло! Алло! Алло! Настюха! Предки далеко?! Да! Да! В Чечне! Где мне еще быть! Зови быстрей! А то тут очередь! Мама! Мама! Да, я! Я! Здоров как бык! Не переживай! Не волнуйся! Я вернусь, мама! Всем привет! Да! Конечно! Ну, пока, мамулечка! Целую всех!

— Мама, здравствуй! Кто? Пашка, твой! Не узнала? Как там у вас? Все хорошо! Алешка где? Во дворе? Дерзит? Ну, ничего! Передай, приеду, поговорю с ним! Я ему «вахаббитку» привезу! Это белая шапочка такая! В окопе нашел! Пока, мам! Целую всех! Девчонкам привет!

Офицер и журналист покинули палатку. Солдаты со счастливыми лицами молча разошлись по своим местам. Каждый думал о своем.

— Даже не верится! — начал Самсонов.

— Не говори! Прогресс, одним словом! — отозвался Димка Коротков. — Как раньше жили, не представляю!

— Вот так и жили!

— Жгли лучину!

— На перекладных ездили!

— Месяцами!

— Поговорил, и на душе теперь тепло! Чудеса! — говорит Андреев, — Словно дома побывал. Полтора года не слышал голоса матери! Сестренка замуж выскочила! Чертовка! Не могла брата дождаться из армии.

— Ну да, бабцы, они быстро взрослеют. Оглянуться не успеешь, а они уже с сиськами! — вставил сержант Бубенцов, колдуя у печки.

— Вроде вчера еще пигалицей по двору носилась! — продолжает Андреев.

— А кто жених-то? — поинтересовался Горошко, накрывшись бушлатом.

— Да, какой-то студентишка! Видел их как-то пару раз вместе! Очкарик! Дохляк, одним словом! В одной группе учатся! Она говорит, что ее Володя шибко умный!

— Шибко умные они такие. Пока мы здесь за всех отдуваемся, они тем временем девок охмуряют, — проворчал из своего угла сержант Рубцов.

— Рубец, а ты чего не позвонил?

— Больно надо!

— Мужики, он, ей-богу, какой-то долбанутый последнее время. Вчера взял все письма в печку запулил!

— Правильно сделал! Все бабы — бляди! — высказался однозначно Коренев.

— Ну, это ты зря, Женьшень! Всех под одну гребенку!

— Ты, что, Руба очумел, что ли? Зачем письма-то сжег? — полюбопытствовал Андреев, оборачиваясь к, зарывшемуся в спальник, Рубцову.

— Последнее он даже не читал! — откликнулся Коротков.

— Отстаньте, козлы! — буркнул Рубцов и перевернулся на другой бок.

— Игорька жалко! Так и не поговорил с матерью! — сказал сержант Бурков, со стоном стягивая сапог.

— Да, расстроился, пацан!

— Расстерялся!

— Любой бы растерялся! Все так неожиданно! — сказал Максим Шестопал.

— Как бы чего не учудил! Фаридка! Сходи, поищи его! — сказал Андеев. Фарид Ахтямов нехотя поднялся и отправился на поиски Прибылова.

Димка Коротков тихо забренчал на гитаре, с трудом подбирая аккорды.

Через несколько дней, на горном перевале в жестоком бою пуля, пробив пластину бронежилета, угодила Димке в грудь. Когда он очнулся, то услышал чьи-то гортанные голоса и выстрелы. Добивали раненых. Кто-то подошел к нему. Он чувствовал, что его рассматривают. Потом почувствовал над собой хриплое дыхание наклонившегося врага и ждал развязки, рокового выстрела. Но «чех», потоптавшись около него, поддел лезвием кинжала шнурок с жетоном и срезал с шеи «смертник». Потом долго возился, стягивая с Димки отсыревшие берцы. Стрелять в залитого кровью десантника не стал.

Димке повезло: не стали добивать. Сочли за мертвого. Когда вокруг стихли голоса и надвинулись сумерки, он медленно пополз в сторону лощины. Перед глазами стояли разноцветные и черные круги. Он терял сознание. Когда приходил в себя, полз дальше, кашляя кровью. На следующий день его обессиленного подобрало отделение саперов, прочесывающих местность. Через пару месяцев его «комиссовали» и он вернулся домой. Он часто словно во сне видел тот зимний день, когда для него эта странная проклятая война закончилась.

Как-то принесли приглашение от военкомата. Приглашали на встречу участников войн в городской кинотеатр. Думал, что разговор пойдет о реабилитации, о льготах. Оказалось, местная администрация провела очередное мероприятие для галочки. Собрала стареньких ветеранов, «афганцев» да молодых парней, вернувшихся из Чечни. Преемственность поколений, так сказать, показать. Делились воспоминаниями словоохотливые седенькие ветераны ВОВ. Были: чай с печеньем, небольшой концерт. Вспоминать свою войну Димке не хотелось. Да и Ромке Самурскому, его другу, что полгода оттрубил в Чечне, тоже. Была гнетущая тоска. Выйдя из кинотеатра, он и Ромка прямиком отправились в ближайший бар на углу.

Ромка был какой-то пришибленный, сам не свой. В последнее время с ним что-то творилось странное.

— Гляжу иной раз на седых ветеранов, и мысль у меня в башке свербит. Покоя не дает. А ведь, многие из вас, дорогие ветераны и пороха-то и не нюхали вовсе. Кто стрелял да лагеря с репрессированными охранял? Ведь в частях НКВД до черта служило в те времена. И ни одна сука ведь не призналась, что мол, да служил, мол охранял, мол приводил приговор в исполнение. Ни один не покаялся. Такое впечатление, что это были инопланетяне. В один миг вдруг, бац! И растворились. Исчезли. Как будто их и не было в помине.

— Ром, не трави душу, хер с ними, — вяло отозвался Димка, разливая по стаканам водку. — Там за все спросится! От ответа ни кто не отвертится!

— Капитан Осокин, наш ротный, как-то про своего деда рассказывал. Говорит, дедок поддал прилично после парада на девятое мая, расчувствовался, разоткровеничался, стал плакаться в жилетку, что двух наших солдат положил из «дегтяря». Рассказывает, что две атаки прорвавшихся немцев отбили, сидят в окопе, мандраж всех бьет. И тут, вдруг слева кто-то прет, ну и дал очередь, не раздумывая. А это, оказывается, наши в наступление пошли. Ну и двух бойцов в этой неразберихе и завалил. Во как!

— Такое на войне сплошь и рядом! — Димка подвинул тарелку с бутербродами. — Всякое бывает в пылу боя.

— Теперь, бедный дедок всю жизнь страдает.

— Еще бы! Такой груз на душе лежит.

— Не забыть ему этого никогда, такое не забывается, — сказал бледный Роман.

— Я тоже не могу забыть той высоты. Как сейчас вижу Ваню Тимофеева с животом набитым гильзами, — поделился своими переживаниями Коротков. — Вот стоит перед глазами. Ничего не могу с собой поделать. Вот только глаза закрою, он опять передо мной. Понимаешь, постоянно.

Димка, тяжело вздохнув, извлек из внутреннего кармана затертое письмо.

— Вот все, что от него осталось. Подобрал, когда полз. Как память берегу. Хотел матери передать, да успел: умерла тетя Валя. Месяц лишь протянула после известия о гибели сына.

Он бережно развернул ветхий тетрадный листок в клеточку с оборванным бурым краем и стал читать:

«огая мамочка! Наконец-то выдалась свободная минутка написать тебе письмо. Только ты, ради бога, не волнуйся! У нас здесь спокойно».