Онлайн книга «Везунчик»
— Я люблю тебя, — сказала она, когда я поставил ее на ноги. — И всегда любила. — Я тоже люблю тебя. И всегда любил. Мы занялись любовью прямо в прихожей, на ковре. — Я очень виноват перед тобой, Катя, — сказал я потом. — Я был туп как сибирский валенок. — Ты уже говорил это. — И еще раз скажу… Я виноват. Она лишь благодарно потерлась носом о мою щеку. О приговоре, вынесенном дезертиру Ладонщикову, мы говорить не стали. На следующий день Катя вышла на работу. А еще через два дня на имя Максима Мезенцева пришла повестка — меня вызывали в РУБОП, к следователю по особо важным делам Борзунову. Кате я бумагу не показал. Когда я прибыл по вызову, меня тут же провели в кабинет следователя. — Здравствуйте, Ладонщиков! — Седоватый мужчина со знакомым голосом достал из ящика стола и положил передо мной половину открытки с изображением обнаженной женщины. — Здравия желаю! — Я достал из лопатника свою, приложил. Конечно, это была не Инга — всего лишь фотомодель «Плейбоя» Анна Салтыкова, хотя к такому телу слова «всего лишь» не очень подходят… — Играть, так уж до конца! — Борзунов кивнул на открытку-пароль. — Ну, рассказывайте! Я узнал этот голос — передо мной сидел тот, кто командовал моим освобождением на даче в Елизаветинке. Мой последний работодатель… И я выложил ему все. Кроме Яны и Щелкунчика. Он слушал внимательно. В конце я спросил: — Инга Нежданова была вашим человеком? — Да, — сказал он. — Как же вы ее не уберегли?! Он пожал плечами: — Инга вела себя в последние дни слишком самостоятельно. Многое делала вопреки приказам. Ваш рассказ лишь подтверждает это. — А что ей оставалось делать! Вы-то не слишком спешили мне помочь! — У вашей «Забавы» был номер, с которым вас не остановил бы ни один сотрудник правоохранительных органов. Не наша вина, что вы не стали пользоваться ею. Ожил интерком: — Сергей Николаевич! На закрытой — Москва. Борзунов взял трубку, принялся слушать, коротко отвечая «Да!» или «Нет!». А я сидел и думал о том, что Инга отправилась в офис к Поливанову-Раскатову не потому, что нарушала приказы. Просто исчез мужчина, который любил ее, и помочь ей теперь мог лишь избыток адреналина в крови. Такая это была женщина, женщина, любящая ходить по минным полям, конь в малине… Наконец Борзунов рявкнул: «Слушаюсь!»— и повесил трубку. — Интересно, — сказал я. — Зачем Раскатов пошел на всю эту затею с компьютером-детективом? Ведь это лишь ускорило его разоблачение. — Вы так думаете? — Борзунов усмехнулся. — Ничего нового к тому, что против него уже было, ваша детективная работа не добавила. Все это недоказуемо в суде. Зато он рассчитывал раскрыть нашего человека. И это ему удалось. Без Инги Неждановой обвинение при хороших адвокатах непременно бы развалилось. Все, что мы могли бы ему инкриминировать, это нарушение закона о запрете на коммерческую деятельность со стороны должностного лица. Так что ваша с ним последняя встреча закончилась, на мой взгляд, очень удачно. — Иными словами, меня не обвинят в убийстве генерала Раскатова. — Иными словами, никакого убийства не было. Генерал погиб в результате несчастного случая при чистке собственного оружия. Уголовное дело по факту смерти уже прекращено. В средствах массовой информации будет отражена именно эта версия. Если вы, конечно, не начнете искать второго Сергея Бакланова… — Не начну, — сказал я. — А что будет со мной? — Приговор в отношении Вадима Ладонщикова приведен вчера в исполнение. Но разве вы — он? Ваши нынешние документы зарегистрированы во всех государственных базах данных. Это все, что я могу для вас сделать. Вас устраивает такое решение вопроса? Максима Мезенцева — Метальникова — Арчи Гудвина такое решение устраивало. Потому что другого не было: в любом случае капитан Ладонщиков был осужден по закону. Многое между нами не было сказано, однако спрашивать не имело смысла — ответов я бы все равно не получил. В конце концов мне опять повезло, и это главное… — Надеюсь, ваша… э-э… подруга не станет молоть языком. — Жена будет молчать, — заверил я. И пояснил: — Мы через несколько дней вновь поженимся. — Тогда примите мои поздравления, Мезенцев. И можете быть свободны. Дома я сказал Кате, что у меня теперь другая фамилия и что нам надо снова пожениться. Она ни о чем не стала спрашивать.' На следующий день мы пошли в загс и подали заявление. А еще через три недели, утром, перед уходом на работу, Катя сказала, что беременна. Когда она ушла, я позвонил Яне в детский приют. — Привет, марсианка! Это Макс. Помнишь, надеюсь, еще такого типа? — Привет, Макс! — Она обрадовалась несказанно: это было понятно даже по телефону. — Надо увидеться! — Давай вечером. — Она обрадовалась еще больше. — Нет, давай пораньше. Я приеду к тебе после обеда. Где находится детдом? Она продиктовала адрес. В два часа я подъехал к детскому приюту, через охранника вызвал Яну. Вытащил из багажника четыре больших пакета с игрушками. — Это твоим питомцам. — Ой, Максима, спасибо! Ты, похоже, разбогател? — Ага. Отдаю долги! Я только что потратил на игрушки четверть тех денег, которые реквизировал в сейфе на Семнадцатой линии. А остальные три четверти внес в банк на счет детского дома. Занесли подарки в игровую. — А где твои питомцы, марсианка? — У них тихий час. Я вполголоса выругался. — Что такое? — встревожилась Яна. — Можно пройти к ним в спальню? Я стерильно чист. Но если хочешь, могу помыть руки. Она улыбнулась: — Тебе очень надо? — Очень! — Ладно, пошли. Она провела меня в спальню. Маленькие человечки спали в кроватках, сопя и время от времени причмокивая. Будто сосали материнскую грудь… — Сколько им лет? — От полутора до трех. — Кто из них самый несчастный? Яна перестала улыбаться: — Они все несчастны. — А все-таки? — Ты очень изменился, Максим… Ладно! — Она подвела меня к одной из кроваток. — Вот Антоша. Его бросила мать. Антоше явно снились плохие сны. Личико его было хмурым, словно октябрьский день. Я достал из кейса первую шкатулку, склонился над ребенком, чтобы Яне не было видно, и открыл крышку. |