Книга Оксфордские страсти, страница 36 – Брайан У. Олдисс

Джереми не отходил от Хетти Чжоу, все спрашивал, можно ли проводить ее домой.

– Я не потеряю дорогу, – сказала она.

– Но улицы Хэмпдена по ночам наводнены ужасными привидениями…

– Тогда покажите мне их, – ответила Хетти небрежно и безразлично.

Они вместе исчезли в ночи. Стивен вернулся в гостиную. Шэрон стояла у камина, закуривая; рядом – бокал джина с тоником.

– Подумать только, «в строительном супермаркете»! – сказал Стивен. – Ну викарий, такому палец в рот не клади, вот уж точно!

Шэрон будто не услышала.

– Такты теперь, значит, целиком интегрированный а идишер гражданин, – сказала она.

– Уже давно, Шэрон. И советую не отставать. – Стивен тоже закурил, налил себе джина с тоником. – Может, ты тогда будешь счастливее, – добавил он.

Она помолчала, затем спросила, зачем он пригласил этого старого дурака Генри Уиверспуна.

– Он полезный человек. И ему нужна поддержка после этой аварии. Потом, он человек со связями. Его брат Эндрю, например, был одно время даже лордом-наместником графства. [29] Еще у него водятся деньги, а нам они точно понадобятся. Он мне недавно рассказывал про свою молодость, когда он управлял гостиницами в Южной Америке. Довольно предприимчивый человек, не боится приключений.

– Да он никогда не был в Южной Америке.

Это безапелляционное заявление поразило Стивена Шэрон редко его удивляла, и он пришел к выводу, что все ее сюрпризы неприятны. Стивен спросил, что она имеет в виду.

– То, что сказала, – отвечала Шэрон.

– Ну правда, дорогая, не дразни. Объясни, о чем ты.

– Раньше Андреа работала у Генри. Ей он рассказывал, что провел молодость в Северной Америке. Якобы создал в Оттаве компанию по продаже воды в пластиковых бутылках, и на этом заработал состояние. По крайней мере, так он говорил. Самый обычный лгун.

Стивен призадумался.

– Не стоит все же так сразу ставить на нем крест, – сказал он. – Он симпатичный человек, просто его иногда заносит. Старики любят приукрасить прошлое. Может, думают, что в молодости что-то упустили, а теперь жалеют.

– Да, но лгать-то зачем? – спросила она, резко обернувшись, будто хотела уличить его в чем-то. «А-а, чтобы я ощутил, что живу во лжи», – подумал Стивен. Но смолчал, лишь глядел, как она пьет джин с тоником.

– Мне никогда не удается тебе угодить, Шэрон, – медленно, со значением произнес он.

– Если есть вечные истины, это уж точно одна из них, – парировала она.

Меж ними воздвиглось молчание, водонепроницаемое и непробиваемое. Шэрон прислонилась к каминной полке, мрачно уставившись в стену. Ее поза напомнила Стивену картину Вальтера Сиккерта «Тоска»: женщина стоит спиной к зрителю, мужчина откинулся назад в кресле у стола, перед ним стакан, наполовину пустой, наполовину полный. Скука, тоска – вот почему они медленно охладели друг к другу. Может, скука и погнала его в объятия Пенелопы?

– Ну что же, Шэрон, – со вздохом произнес он, – пойду-ка я спать.

Она заговорила, не повернув головы:

– Ложись в любой комнате. Я не хочу больше спать € тобой. Я тебе совсем не нужна, тебе бы только секс… Пора положить этому конец.

– Да все уже само дошло до конечной остановки, – вымолвил он, пересекая пространство ковра и направляясь к лестнице.

Шэрон так и осталась курить и гипнотизировать стену.

Выйдя из поместья, Пенелопа Хопкинс помедлила в тени у входа в тупик, чтобы не поравняться с Хетти Чжоу и Джереми Сампшеном.

Она понимала, что маневр выходит двоедушный. Сама толком не знала, отчего так поступает, может, просто не готова была с ними любезничать. Ее нервировала холодная властность Хетти – видимо, Пенелопа сама виновата: ведь поначалу это она снисходительно относилась к китаянкам.

Она постояла минуту-другую и пошла домой, на восток, вскоре свернув на Климент-лейн, где еле светили редкие фонари.

Налетел ветерок. Деревья на южной стороне улицы, тяжелые, взлохмаченные, обвитые плющом, клонили ветви к тротуару, мотали туда-сюда. Пенелопе всегда нравились эти заросли. Но сейчас, в своем подавленном состоянии, она видела в них лишь угрозу. И поспешила прочь, однажды испуганно оглянувшись.

Отчего-то на ум ей пришла навязчивая идея Беттины про город мертвых. Скользя из одной тени в другую, Пенелопа спросила себя, как бы поступила, предстань ей сейчас покойный муж, ее Грег. И мысль эта не оставляла ее, хотя рациональной частью сознания она не принимала идею Беттины: город мертвых под деревней так же невозможен, как Град Божий в небесах, о котором говорил викарий.

Дверь ее домика открывалась прямо на тротуар. Она скользнула под сень крыльца, где зарешеченные боковины совершенно заросли жимолостью, которая вся была уже в бутонах. Автоматически зажегся фонарь у входа. Отчего ей так погано на душе? Ведь ничего плохого не случилось. Она отперла дверь, отворила ее, вошла, закрыла за собой, тут же повернула ключ в замке. И чуть не споткнулась о сине-розовый пластмассовый грузовик, припаркованный на входном половике.

Дом Пенелопы был небольшой, в позднем викторианском стиле. В двери витраж: орел и позади него человек, изображавший Робин Гуда, по мнению Пенелопы, совершенно неубедительно. Пол в проходе к задним комнатам выложен черными и красными плитками, точно в церкви. Узкая лестница вела на второй этаж – оттуда сейчас доносились голоса и приглушенный смех.

Пенелопа принюхалась. Ее нос учуял марихуану и кофе. Все верхние комнаты, за исключением кладовой, были сданы Беттине Сквайр. Пенелопа тихо поднялась на две, потом на три ступени и прислушалась. Вот заговорила Беттина. Ей что-то ответил мужской голос. Оба говорили с ленцой, удовлетворенно.

На Пенелопу вдруг обрушилось осознание того, что со всех сторон ее окружают пары, которые по ночам остаются наедине, чего-то желают и получают это друг от друга. Она же вечно одна, все эти годы в одиночестве, с той самой поры, когда умер ее Грег.

Ей вдруг вспомнилось скорбное лицо его матери и как та сказала: «Я потеряла сына, это заполнит оставшиеся дни моей жизни, но ты молода, Пенелопа, у тебя еще может быть новая жизнь». Разве получилась у нее новая жизнь? Она, конечно, была все время занята – но ведь совершенно не тем, чем нужно…

Притворяясь, что перегружена работой, она больше не общалась с Марджери Калверсон, матерью Грега, а ведь была к ней привязана. Марджери, может, уже умерла… И Пенелопа на ступенях в кромешной темноте ощутила вдруг, как одиночество холодным тесным ремнем сдавило ее жизнь.

Хотела она сейчас поболтать с Беттиной о том о сем – или же собиралась избежать разговора?

Пенелопа тихо-тихо спустилась по лестнице и на цыпочках прошла в свою гостиную, она же кухня; включила свет и радиоприемник, потом налила бокал «шардоннэ».