Книга Зеленая, страница 39 – Джэй Лейк

Добежав до угла, откуда легче было спускаться, я снова споткнулась — я весь день не ела, живот подвело от потрясения, страха и от потери крови. Прыгая, я раньше времени разжала пальцы и полетела на булыжную мостовую.

Я упала навзничь и, захлебываясь рыданиями, стала хватать ртом воздух. В доме Управляющего забили в гонги.

Надо мной склонилось лицо, покрытое серебристым мехом.

— Пойдем со мной, — приказала Танцовщица. — Тогда ты, возможно, доживешь до рассвета.

— Нет, — ответила я на родном языке. — Хватит с меня!

Она схватила меня за руку:

— Не глупи! Ты отказываешься от всего, что тебе здесь дали, — а вместе с тем отказываешься и от своей жизни!

Все еще потрясенная тем, что я только что убила человека, я встала и заковыляла за ней. Мы быстро шли по ночным улицам Медных Холмов; я бормотала себе под нос ругательства на родном языке. Наверное, в ту ночь и Стойкому, и бабушке было стыдно за меня.

Вся дрожа, я спустилась в подземелье по незнакомой штольне. Хотя ночь не была холодной, меня била дрожь.

Я снова и снова слышала сухой щелчок и видела перед глазами госпожу Тирей со сломанной шеей. Я ударила ее со всей силы. И не защищаясь… Я вовсе не хотела просто сбить ее с ног или разоружить.

Слова, я готовилась победить ее словами… А сама лишила ее жизни!

Сделанного не вернешь. Лишив жизни госпожу Тирей, я лишила жизни и себя… Я отказалась от всего, чему научилась в Медных Холмах, почти от всего, что могла вспомнить.

Мне-то хотелось одного: лишить их себя. Щеки и уши у меня горели огнем; раны мешали мне думать. Изуродовав себя, я расстроила замыслы Управляющего и его хозяина, Правителя.

Но жизнь уже не вернешь…

Пусть госпожа Тирей ужасно обращалась со мной, это ничего не меняло. Я была рабыней, живым товаром и подчинялась ей. Она не считала меня нормальной девочкой, человеком.

И вот я убила ее, и она поняла, что я живая, настоящая. Однако прозрение наступило поздно, лишь в последние мгновения ее жизни.

Мы спускались все ниже и ниже, шли куда-то по тесным, темным коридорам с низкими сводами и осклизлыми стенками — так бывает только рядом с поверхностью. Танцовщица держала в руках горсть «холодного огня»; его хватало, чтобы я видела, куда ставить ногу. Страдания настолько поглотили меня, что я ничего вокруг не замечала.

Повернув в очередной раз, мы очутились в более просторной галерее. Я последовала за Танцовщицей, как вдруг кто-то крепко схватил меня за плечо. Внезапно очнувшись, я громко вскрикнула.

Танцовщица круто развернулась. Видимо, она собиралась что-то сказать, но замерла на месте.

Меня мертвой хваткой держала матушка Железная; мне показалось, что ее пальцы способны гнуть железные трубы. Я заглянула ей в глаза. Они мерцали оранжево-белыми огнями, как раскаленные угли.

— Так все начинается. — Голос у матушки Железной оказался скрипучим, как ржавая дверь. Из ее рта вырывался затхлый воздух; его дуновение было мощным, как порыв ветра.

— Мы спешим, — тихо сказала Танцовщица. — За нами уже отрядили погоню.

Старая женщина… точнее, существо… я помнила о спящих богах Септио… снова больно сжала мне плечо.

— Будь правдива и пользуйся своими преимуществами, — сказала она мне. Затем матушка Железная пропала — исчезла, как туман на рассвете.

Танцовщица взяла меня за руку:

— Я не ждала ее… Как ты?

Я попыталась ответить, но мне удалось лишь истерически рассмеяться.

Глаза Танцовщицы сузились, превратились в две мерцающие щелки. Она слегка встряхнула меня.

— Девочка, не поддавайся туману, который заполняет тебе голову!

Ее слова мигом привели меня в чувство.

— Меня зовут Зелёная! — возмущенно ответила я.

— Ясно, Зелёная. Вижу, ты пришла в себя.

Мы долго бежали подземными коридорами, а потом начали подниматься по деревянным ступенькам, вбитым в кирпичную стену колодца. Танцовщица шла первой. Я следом. Меня раздирали гнев и отчаяние.

«Как они посмели все у меня отнять?» Я понимала, что в моих мыслях отсутствует всякая логика, но лелеяла в себе тлеющую искру ярости. Наверное, ее подпитывали и чувство вины, и страх. Я бы предпочла, чтобы путь мой освещался пламенем, а не был окутан мраком.

Мы поднялись на поверхность и очутились в большом полупустом здании. Из широких окон, высоко прорубленных в стенах, внутрь лился лунный свет; на грудах ящиков плясали длинные серебристые тени. Я огляделась по сторонам, зорко подмечая все мелочи, как меня учили. По восемь таких окон с каждой стороны; к некоторым можно подобраться, вскарабкавшись на стоящие под ними ящики. Противоположный конец помещения тонул во мраке; там могли затаиться невидимыми и двенадцать всадников. На другом конце свет проникал в щели под большой дверью, за которой горел газовый фонарь.

Конечно, это склад!

— Что там, в темноте? — спросила я, вспомнив слова Танцовщицы о погоне.

— Что говорят тебе нос и уши?

Я закрыла глаза и принюхалась. Пахло пылью, деревом, маслом, плесенью. Нами. Лошадиного запаха я не учуяла. Как и запаха солдатского пота. Я не услышала шороха. За дверью по улице прогрохотала карета; по мостовой процокали копыта. Здесь, внутри, лишь поскрипывали, рассыхаясь, старые доски да попискивали крысы.

Возможно, в темноте прячется один человек, но не больше. Так я и сказала Танцовщице.

— Да, кто угодно может спрятаться где угодно, — согласилась она. — Но здесь и сейчас мы, скорее всего, в безопасности. Сейчас мы спрячемся получше.

Танцовщица взобралась на высокую груду ящиков под одним окошком, заросшим грязью. Я последовала за ней. Мне интересно было, куда мы идем, но я ни о чем не спрашивала. Добравшись до окна, Танцовщица вытянулась во весь рост и достала рукой до потолка. Часть планок отъехала в сторону; шумно заскрипело дерево по дереву. Я прищурилась, услышав резкий щелчок, и оглянулась, ожидая нападения невидимого убийцы.

Внизу никого не было. Надо мной Танцовщица, подтянувшись, исчезла в люке. Я последовала за ней и очутилась в полной темноте. Выпрямившись во весь рост, я ударилась головой о низкий, скошенный потолок.

Я поняла, что мы забрались на чердак. Судя по очертаниям предметов, здесь тоже что-то хранили. Единственное окошко тускло мерцало на противоположном конце; оно почти совсем не пропускало света, потому что заросло пылью и сажей.

— Лестницу на чердак сломали лет пятнадцать — двадцать назад, — пояснила Танцовщица. — Внизу прорубили двойные двери, чтобы в них могли пройти две груженые повозки; зато пришлось заколотить чердак.

— Напрасно они так! — Я внимательно озиралась по сторонам.

— На все есть свои причины. Зато сейчас мы в надежном месте. Никто не видел, как мы сюда входили. Ты в безопасности. Можно отдохнуть и подумать, как быть дальше.