Книга Зеленая, страница 40 – Джэй Лейк

— В безопасности?! — Внутри меня снова забурлил истерический смех. — Я больше никогда не буду в безопасности! Сама себя загнала в ловушку! Я…

Я все повышала голос; Танцовщица хлопнула меня по макушке.

— Говори шепотом! А еще лучше — думай перед тем, как что-то сказать.

Ее слова и поступки лишь подлили масла в огонь. Госпожа Тирей постоянно била меня. Теперь Танцовщица сделала то же самое. Кто она такая, что смеет поднимать на меня руку?

— Ты должна поесть, а потом поспать, — продолжала она. — Страхи и сожаление отвлекают тебя.

— Я ничего не боюсь! — закричала я.

Тихо, так, что мне пришлось напрячься, чтобы расслышать, она ответила:

— Сейчас ты боишься всего. По крайней мере, так должно быть.

Я опустилась на пол. Наконец, затихнув, я поняла, что на мне нет живого места. После неудачного падения со стены бедра и спина в ссадинах и синяках. На бегу я согрелась, но сейчас мы сидели неподвижно, и я быстро стала замерзать. Болела нога, которой я ударила госпожу Тирей в челюсть.

— У меня все болит, — тихо пожаловалась я.

— Поспи. — Танцовщица протянула мне кусок крошащегося сыра и пригоршню листьев.

Сыр оказался острым, пахучим, соленым, с голубой плесенью. Высушенные и скрученные капустные листья были смазаны внутри свиным салом.

Я так проголодалась, что все эти запахи показались мне райскими. Я быстро набила живот, но мне тут же страшно захотелось пить.

— У окна стоят бочонки, — сказала Танцовщица. — Они наполнены дождевой водой; возможно, вода застоялась. — Она снова склонилась надо мной. — Я должна идти, чтобы меня увидели. Никто не должен подозревать, что я имею какое-то отношение к последним событиям в доме Управляющего. Ты останешься здесь. Будешь сидеть совершенно тихо?

— Да, — пробормотала я с набитым капустой ртом.

— Как бы ты ни злилась и какое бы отчаяние ни испытывала, не топай ногами и ничего не швыряй. Утром на склад придут рабочие; они могут тебя услышать.

Я посмотрела на свои руки, полные недоеденных капустных листьев, и подумала: «Госпожа Тирей больше никогда не будет есть!»

— Да, госпожа.

— Как только все немного успокоится, я вернусь. Скорее всего, завтра ночью. Возможно, со мной придет и Федеро.

Сердце у меня екнуло — тогда я еще удивилась почему. В то время даже друзья казались мне обузой.

— Я буду сидеть тихо.

— Надеюсь. — Она погладила меня по голове. — Мы позаботимся о том, чтобы ты не голодала. Правда, не знаю, сколько нам осталось.

— Спокойной ночи, — сказала я, и она ушла.

* * *

Во сне пришли лишь воспоминания о смерти. Я не слишком хорошо сплю и по сию пору, но та ночь стала худшей в моей жизни. Не помню, видела ли я сны до того, как Федеро в первый раз увез меня от отца. Говорят, сны у малышей неотчетливы, как и их мысли, но это, скорее всего, неправда. Мои мысли были вполне отчетливыми даже в раннем детстве. Я точно знала, чего я хочу и чего не хочу.

Позже мне снилось прошлое, Стойкий, бабушка и мои детские игры в полях и канавах. Те сны были наполнены горечью потери и сожалением. Я становилась старше, и мое обучение делалось все сложнее; я часто видела во сне то, чем занималась днем, — бесконечные батоны хлеба выскакивали из печи, новые страницы книги появлялись перед глазами быстрее, чем я прочитывала предыдущие…

Однако в ту ночь я видела только одно: смерть. Может быть, я когда-то убила и бабушку? Кстати, отчего умерла моя мать?! Снова и снова голова госпожи Тирей прыгала, как мячик, после моего удара, и склонялась набок под неестественным углом. Я снова чувствовала идущий от нее предсмертный смрад, когда у нее опорожнился кишечник. Она испуганно дернулась всем телом, как будто не могла защищаться, как живой человек, пусть даже и нетренированный.

Сложно ли убить? Сложно ли умереть? Сколько есть способов, чтобы убить и умереть? Вот какие вопросы терзали меня в ту ночь. Утром, когда я проснулась, в голове сформировались готовые ответы.

Умереть можно по-разному — способов смерти столько же, сколько и способов жизни.

Убить можно по-разному — способов убийства столько же, сколько убийц, которые пробуют свои силы.

Все тело у меня болело, как будто по мне прошлась копытами одна из лошадей Управляющего. Ящик, на котором я спала, был отброшен в сторону, и я лежала на старом деревянном полу. Хотя я совсем не чувствовала себя убийцей, я знала, что я — убийца. А еще я знала, что когда-нибудь я тоже умру. Возможно, очень скоро, в зависимости от того, когда правосудие Управляющего меня настигнет.

Я с трудом встала на ноги, пошатываясь от усталости и внезапно навалившейся слабости. Страх и напряжение прошлой ночи взяли свое.

В тусклом оконце забрезжил рассвет. Похоже, грязное стекло не мыли целую вечность. Под моим присмотром служанки мыли бы окна до зеркального блеска…

Чердак был просторный, хотя высокий мужчина мог бы выпрямиться в полный рост только посередине, под самым коньком крыши. У стен лежало всякое старье — рамы от старых ткацких станков, всякие механические приспособления, названия которых я не знала. Все было покрыто толстым слоем пыли.

Найдя бочонки, я попила, набирая воду маленьким жестяным черпаком. Вода отдавала дегтем и песком. Но даже и такая грязная она освежила меня — ведь я всю ночь дышала сухим воздухом.

Мне нечем было облегчить жжение в порезанных щеках и ушах; нечем было успокоить растревоженное сердце. У меня не было еды, мне нечем было отвлечься. Не было ничего.

Целый день я лелеяла и пестовала свой гнев. Потом пришел Федеро. Я вздрогнула от удивления, увидев, как его голова показалась в люке.

— У рабочих сейчас обед, — объяснил он, отвечая на не заданный мною вопрос. Вид у него был озабоченный, а одет он был как простой портовый грузчик. — Я уже давно раз в неделю угощаю складских рабочих элем в таверне за углом. Никто не удивляется, когда я прихожу сюда.

— Ты теперь совсем не выделяешься из толпы… — Меня учили судить о человеке по одежде.

— Вот именно! — Федеро достал из кармана сверток. — Здесь солонина и холодная жареная картошка. Ничего лучшего я сейчас принести не могу. Ночью я вернусь вместе с Танцовщицей. Надо решить, что с тобой делать дальше.

— Вы ничего за меня не решите, — холодно ответила я. — Я сама решу, что с собой делать!

Мои слова его не обрадовали; вскоре он ушел.

Нет, никто ничего не станет за меня решать! Ни Управляющий, ни Правитель, ни торговец живым товаром и его подружка — пардайна. Остаток дня я обдумывала, как сбежать, куда направиться. Я поняла, что практически не знаю города и его окрестностей. Если бы я могла вернуться к Стойкому, я бы вернулась, но путь домой лежал через море.