Онлайн книга «Робин Гуд с оптическим прицелом. Снайпер-"попаданец"»
|
Двенадцать месяцев в году — Их дюжина, считай! Но веселее всех в году — Зеленый месяц май… Возле лагеря меня окликнул часовой: — Пароль? — Москва. Отзыв? — Ленин. Робин, скажи там, чтоб сменили меня. — А что, время уже вышло? — Да не… — часовой замялся, а потом скороговоркой выпалил: — Брюхо у меня подвело. Чего нажрался — не знаю, но аж мочи нет! Пусть подменят, а? — Ладно, сейчас смену пришлю… Прогресс! Еще с месяц тому отошел бы парень от поста и уселся бы под ближайшим кустиком, а теперь — гляди-ка! Пост не бросает, смены просит, терпит. Вот что значит хороший сержант! От удовольствия я замурлыкал громче: И пахарь в поле бросил плуг, Кузнец оставил молот, Старик бежит, стуча клюкой, Как будто снова молод… Отправив засранцу смену, я вышел на «главную площадь» нашего лагеря — большую широкую поляну и огляделся. Ну-ка, ну-ка, где там у нас Энгельс-то? Ага! С Алькой любезничает. Так, потом долюбезничаешь… — Эгерли… Тьфу ты, черт! Эн-гель-рик! На минутку!.. Парень с явной неохотой оставляет свое занятие, но дисциплина уже впиталась ему в кровь и в печенки, а потому он трусцой подбежал ко мне и вытянулся: — По вашему приказанию прибыл, милорд… — Какой я тебе «милорд»? Охренел?! Энгельрик усмехается уголками губ: — Виноват, ваше величество, исправлюсь… — Да пошел ты… — Ну вот: то «поди сюда», то «пошел отсюда»… На вас не угодишь! Так, лично у меня настроение отнюдь не праздничное, так что шутить я не намерен. — Значит, так, умник. Лично ты будешь обращаться ко мне «ваше святейшество», ясно? У него вытягивается лицо: — Ромэйн, это уже не смешно. Неужели ты не боишься кары небесной? Мы — добрые христиане и… «Добрые»? Это он про кого? — Слушай, Энгельс, не морочь мне голову, ладно? Я в богословии не силен, но точно знаю — его нет! Потому что не может быть такого злобного и мерзкого бога, который допускает все это. Не согласен? Может, свою историю вспомнишь? Или тебе Альку с Марионкой позвать, чтобы память освежить? А? Энгельрик опускает голову: — Это — не бог, это — люди… — шепчет он. — Бог-то здесь при чем? — Правда? А чего ж он этих людей не приструнит? Помнится, Содом и Гоморру он мог, а теперь чего же? Как египетских первенцев убивать, которые ничего плохого и не сделали — так это пожалуйте, а как за людей заступиться, которых эти буржуи до ручки довели — так его не допросишься? Нечего сказать: хорош, отец небесный! Парень молчит, потому что крыть ему нечем. Пауза затягивается, и, наконец, он не выдерживает: — Ромэйн, ты чего хотел-то? О, точняк! А я-то и забыл, что он мне по делу понадобился!.. — Слушай, Энгельс, ты ж у нас музыкант и певец, так? — Ну… — Не «ну», а «так точно». Алька вон тебя еще этим… как его… о, глименом называет! Так ты у нас глимен? — Нет, Ромэйн, ты путаешь, — Энгельрик уже заинтересовался и теперь серьезно растолковывает мне мою ошибку, горя нетерпением узнать: что я еще задумал? — Глимен поет чужие песни, а скоп — свои. — Ага, понял. А ты, значит, скоп, так? — Немножко, — он смутился и теперь чуть отводит взгляд. — Я не так уж и хорош… — Хорош, хорош. Слушай, Энгельс, а на заказ ты песню сочинить можешь? — Ну… надо попробовать… — Попробуй, дружище, попробуй… — А про что песня должна быть? Про любовь? — тут он приятно пунцовеет и смотрит туда, где Альгейда, подоткнув подол платья выше колен, увлеченно занимается стиркой половины моего гардероба. Вторая половина — на мне, так что… — Нет, приятель, тут уж ты сам, без приказа управляйся. А мне нужна песня, которая подняла бы крестьян на бунт. Сможешь такую?.. Дальше мы битый час обсуждаем, что у нас должно получиться, и наконец Энгельрик сообщает, что задание он понял и теперь желает удалиться, дабы предаться стихосложению под сенью струй. В помощь себе он попросил аббата Тука, как человека грамотного и не чуждого прекрасному, и еще одного-двух бойцов, чтобы было на ком проверять действенность написанного. Я отправился искать своего замполита, дабы припахать его к полезному делу. Теперь мне мурлыкался другой напев: Вставай, страна огромная! Вставай на смертный бой!.. Нашего аббата я обнаружил отдыхавшим под здоровенным дубом, в приятной компании Статли, Малыша Джонни и двух солидных бочонков, один из которых был уже полупустым. Троица попеременно запускала в этот бочонок подходящие емкости — шляпу, кубок и черпачок, свернутый из оловянного листа — и с видимым наслаждением дегустировала извлекаемый напиток. Если судить по красным рожам — процесс шел уже давно… Если ты купишь мясо — С мясом ты купишь кости… — немелодично заорал аббат Тук Но, как видно, остальные не разделяли моего критического настроя, потому что радостно завопили, подхватывая: Если ты купишь землю — Купишь с землей и камни. Если ты купишь яйца — Купишь с яйцом скорлупку. Если ты купишь добрый эль — Купишь ты только добрый эль! Судя по их вдохновенным рожам, они собирались продолжать распитие и распетие, но у меня на сей счет было другое мнение: — Святой отец! Ты мне нужен… — …Купишь ты только добрый эль!.. — Спасибо, я уже понял. Теперь вот что… — …Купишь ты только добрый эль! Да твою-то мать! Ты что мне тут — дисциплину подрывать будешь?.. — Если ты еще раз мне про эль скажешь… — я попытался придумать угрозу пострашнее. Интересно, что может напугать этого алкаша? A-а, кажись, знаю… — Если ты еще хоть раз вякнешь про эль — выгоню к чертовой матери! Выбарабаню [27] на хрен!.. Малыш Джонни и Маркс мгновенно просекли, что это не шутка, и на всякий случай отодвинулись от бочонка подальше. Но святой отец, похоже, уже не понимал ровным счетом ничего. Вдохновенно глядя в пространство, он открыл пошире пасть и… — Купишь ты только добры… м-м-м!.. |