Книга Сейчас вылетит птичка!, страница 36 – Курт Воннегут

Нэнси была потрясена.

— У вас всего одна нога?

— Вчера я был сумасшедшим крутым парнем, которого каждый уважал. — Рыжий обвел рукой поселок. — А сегодня я старый, старый человек.

Нэнси кусала кулак, сопереживая ему.

— И у вас нет ни мамочки, ни какой-нибудь знакомой дамы, чтобы о вас заботиться? — Всей позой она словно предлагала ему услуги дочери, как будто это самая обычная вещь, свойственная любой хорошей девочке.

Рыжий покачал головой.

— Они все умерли, — сказал он. — Моя мать умерла, и единственная девушка, которую я любил, тоже умерла. А знакомые дамы — чего уж тут ждать, если любишь не их, а призрак.

Личико Нэнси скривилось — Рыжий открывал ей ужасы реальной жизни.

— Зачем же вы живете здесь, если так одиноки? Почему не там, внизу, где живут ваши старые друзья?

Рыжий поднял бровь.

— Старые друзья? Хороши друзья, которые даже не прислали мне открытку, не сообщили, что у ребенка Вайолет сияющие рыжие волосы. Даже мои старики ничего мне не сказали!

Ветер усилился, и за его шумом голос Нэнси прозвучал словно издалека.

— Папин обед остынет, — сказала она и двинулась прочь.

— Рыжая!

Она остановилась и коснулась волос, по-прежнему спиной к нему.

Как Рыжий жалел, что не видит ее лица.

— Скажи Эдди, что я хочу поговорить с ним, ладно? Скажи, что мы встретимся в закусочной, когда я закончу смену — минут в десять шестого.

— Хорошо, — проговорила Нэнси. Голос ее был чистым и спокойным.

— Честное слово?

— Честное слово, — сказала она и пошла прочь.

— Рыжая!

Рука девочки потянулась к волосам, но она не сбавила шаг.

Рыжий наблюдал за ней в подзорную трубу, но она знала, что он смотрит, и старалась идти так, чтобы не поворачиваться к нему лицом. А как только Нэнси вошла в устричную лачугу, на окне, выходящем на мост, задернули занавеску.

Оставшуюся часть дня в лачуге не было никакого движения, словно там никто и не жил. Только раз, перед закатом, на пороге показался Эдди. Он даже не взглянул на мост и тоже старался не показывать лицо.

Скрип вертящегося табурета вернул Рыжего к действительности. Он моргнул на заходящее солнце и увидел силуэт Эдди Скаддера. Тот шел по мосту — большеголовый, кривоногий, с маленьким бумажным пакетом в руке.

Рыжий повернулся спиной к двери, сунул руку в карман куртки, извлек оттуда пачку писем, положил на стойку перед собой и прижал письма пальцами, как картежник.

— А вот и наш герой, — проговорил он.

Никто не сказал ни слова.

Эдди вошел в закусочную без колебаний, коротко поприветствовал присутствующих — Рыжего в последнюю очередь.

— Привет, Рыжий. Нэнси сказала, ты хотел меня видеть.

— Это точно, — кивнул Рыжий. — Здесь никто и не догадывается зачем.

— Нэнси тоже не сразу сообразила. — В голосе Эдди не было и намека на возмущение.

— Но в конце концов просекла?

— Просекла, насколько это возможно для восьмилетней девочки, — сказал Эдди.

Он сел на табурет рядом с Рыжим и пристроил пакет на стойку около писем. Почерк на конвертах не оставил Эдди равнодушным, и ему стоило усилий скрыть удивление от Рыжего.

— Слим, налей мне, пожалуйста, кофе, — сказал он.

— Может, стоит поговорить один на один? — предложил Рыжий.

Невозмутимость Эдди несколько обескуражила его. Он помнил его как обычную деревенщину.

— Какая разница, — ответил Эдди. — Бог все равно все видит.

Неожиданного участия в происходящем Бога Рыжий тоже никак не ожидал. В мечтах на больничной койке все нити были в руках у него — нити, накрепко привязанные к праву человека любить плоть от плоти и кровь от крови его. В мечтах Рыжий был главным, и теперь почувствовал, что необходимо подчеркнуть важность своей миссии.

— Во-первых, — со значением проговорил он, — мне плевать, как к этому относится закон. Мое дело выше этого.

— Хорошо, — сказал Эдди. — Тогда нам нужно договориться. Я надеялся, что у нас получится.

— Значит, мы толкуем об одном и том же, — кивнул Рыжий. — Раз так, тогда я скажу прямо: я отец этого ребенка, не ты.

Эдди помешивал кофе — рука его не дрожала.

— Мы толкуем об одном и том же, — сказал он.

Слим и трое других в отчаянии уставились в окна.

Эдди все мешал и мешал ложечкой кофе.

— Продолжай, — безмятежно произнес он.

Рыжий был озадачен — все происходило куда быстрее, чем он себе представлял, и в то же время явно никуда не вело. Он сказал самые главные слова, ради которых все и затевалось, и ничего не изменилось — и, кажется, не собиралось меняться.

— Здесь все с тобой заодно, делают вид, будто ребенок твой, — раздраженно проговорил он.

— Они добрые соседи, — сказал Эдди.

Мозг Рыжего превратился в клубок вариантов, которые он еще не использовал, вариантов, которые теперь тоже никуда не вели.

— Я хотел бы провести анализы крови, чтобы точно установить, кто отец, — сказал он. — Ты не против?

— Неужели непременно нужно пускать кровь, чтобы мы поверили друг другу? — проговорил Эдди. — Я ведь сказал, что согласен с тобой. Ты ее отец. Все это знают. Как они могут не знать?

— Она сказала тебе, что я потерял ногу? — нервно спросил Рыжий.

— Да. Это впечатлило ее больше всего. Такие вещи очень впечатляют восьмилетних.

Рыжий посмотрел на свое отражение в блестящем кофейнике и увидел, что глаза его сделались влажными, а лицо залилось краской. Отражение подтвердило, что он говорил хорошо, а остальное — пустяки.

— Эдди, эта девочка моя, и я хочу ее забрать.

— Мне очень жаль, Рыжий, — сказал Эдди, — но ты ее не заберешь. — Его рука впервые дрогнула, и ложечка звякнула о край чашки. — Лучше бы тебе уйти.

— Думаешь, это пустяки? — воскликнул Рыжий. — Думаешь, человек может вот так вот отвернуться, словно от какой-то ерунды? Отвернуться от собственного ребенка и просто забыть?

— Поскольку я не отец, — сказал Эдди, — я могу только предполагать, что ты чувствуешь.

— Это шутка?

— Не для меня, — ровным тоном произнес Эдди.

— Хочешь таким способом сказать мне, что ты ей больше отец, чем я?

— Если я не сказал этого, значит, скажу, — проговорил Эдди. Рука его затряслась так, что пришлось положить ложечку и ухватиться за край стойки.

Рыжий видел, как Эдди испуган, видел, что его спокойствие и невозмутимость были притворством. Теперь Рыжий почувствовал свою силу, почувствовал, как все становится на свои места, почувствовал близость счастья и благополучия, о которых столько мечтал. Теперь он стал главным, у него было что сказать, и было для этого время.