Онлайн книга «Запределье. Осколок империи»
|
— Перессорились они, что ли? — Чернобров подобрал с пола две винтовочные гильзы, понюхал. — Точно! И еще один раненый тут лежал, — доски в углу были пропитаны кровью. — А этот, пока жив был, его перевязывал. Вон, рубаху разорвал на бинты. — Тем более далеко не уйдет. Поспешим — догоним. Или найдем под кустом где-нибудь. — Манской говорил, их четверо было. — Те двое третьего тащат — понятное дело. Догоним! — А с этим что делать? — Похороним по-людски. Нельзя человека просто так бросать. Как собаку. Но стоило прикоснуться к трупу, как тот открыл мутные глаза. — Он живой! — Да нет, кажется… Бывает так у покойников… — Помогите… — прохрипел «покойник», разом разрешив все сомнения… * * * — Вот он, зачинщик! — бойцы приволокли Егора Столетова к капитану, сидящему за своим столом чернее тучи. Было с чего мрачнеть: по самым скромным подсчетам, бежали почти две трети заключенных, половина охраны была убита или тяжело ранена, склады разгромлены, бежавшие унесли с собой практически все наличное оружие. Попытка связаться с Кедровогорском ничего не дала — телефон молчал, а радиостанции в лагере не было. Оставалось полагаться исключительно на свои силы, и теперь зеки под жиденькой охраной восстанавливали колючую проволоку и вышки. Наверное, в этом не было особенной необходимости — у заключенных была отличная возможность скрыться, но они предпочли остаться в лагере. Но что за лагерь без ограды? Естественно, график работ был сорван, котлован превратился в огромное озеро. «Надо как-то добраться до города и попросить… нет, потребовать бойцов для прочесывания леса и отлова сбежавших, — думал Григорий Никифорович, сжимая раскалывающуюся от боли голову. — И еще несколько сотен зеков для устранения последствий бунта и продолжения работ…» — Кто такой, — поднял он мутные глаза на Столетова. — Один из зачинщиков, — напомнил сержант. — Зеки говорят, что он и еще несколько затеяли драку с урками, с которой все началось. — Политический? Почему не ушел с остальными? Егор молчал. — Ну молчи, молчи… Дрезину наладили? Кроме всего прочего, бунтовщики своротили с рельсов и перевернули дрезину — единственное средство связи с городом, но разобрать рельсы им оказалось не под силу. — Так точно, товарищ капитан! Прокатимся с ветерком. — Грузите этого и обоих убитых лейтенантов. Остаешься за старшего. Чуть что — стрелять на поражение, патронов не жалеть… Двое бойцов споро работали рычагами, дрезина легко неслась по железнодорожной ветке, проложенной для снабжения строительства по таежной просеке. Дующий в лицо ветерок немного умерил боль, и капитан обрел способность трезво мыслить. По пути до города следовало мысленно составить отчет о произошедшем. Да такой, чтобы у начальства не возникло мысли сразу поставить проштрафившегося капитана к стенке. Как знать, может быть, кривая вывезет — даже в звании не понизят… Увы, жизнь — как зебра, полоса светлая, полоса черная. Километрах в тридцати от лагеря дрезина начала сбавлять ход. — В чем дело? — очнулся от дум капитан. — Да рельсы впереди разобраны, товарищ капитан! — чуть не плача повернул к нему лицо молодой боец. — Видите? Дело обстояло еще хуже: полотно было не разобрано, а взорвано, да так, что вывороченные рельсы были перекручены, как куски алюминиевой проволоки. Даже думать нельзя было восстановить путь имеющимися силами. — Твои дружки? — вне себе от ярости, капитан схватился за кобуру. — Отвечай, собака! — Не могу знать, гражданин начальник, — покачал головой раненый зек. — Я в лагере оставался. — Потащим на себе, — распорядился Полешков, умерив ярость: никуда не денется этот гаденыш — придет и его время. — Афонин — ты первый. — Тут до основной дороги километра четыре осталось, — проявил инициативу боец. — Там полустаночек. Мы с Тюриным сбегаем, может, телегу найдем или что-нибудь вроде. — Или приведем кого на помощь — дрезину переставим после разрыва, — бойцам явно не хотелось тащить на себе раненого. — Добро, — поразмыслив, решил капитан. — Одна нога здесь — другая там. А то до ночи прокопаемся… Солнце припекало, трупы двух лейтенантов уж начинали подванивать, ждать было скучно, и Григорий Никифорович пнул в бок раненого зека, тоже напоминающего покойника. — Так что это за золотопогонники были, которые ваших освободили? — Я не знаю. — Знаешь, шкура, знаешь. Но ничего, язычок-то тебе развяжут. Столетов ничего не отвечал на это. — Десять лет назад аккурат в этих самых местах тоже беляки будто из-под земли повылезли. Кирсановку взяли, город… — Полешков заметил, что зек внимательно смотрит на него. — Я тогда совсем зеленым был, отличился, наган вот этот получил. Видишь? — он продемонстрировал именную табличку. — Правда, наши им тогда наваляли… Вот я и думаю: может, не ушли они тогда за кордон-то? Может, где-то в этих лесах окопались? Что молчишь? — Что сказать? Я тоже тогда был среди тех, что навалял. — Да ну? На одной стороне, значит, воевали? — Да, я даже был ранен… — И меня ранили. Что ж ты к контрикам-то подался? Какая статья? — Пятьдесят восьмая. — Изменник родины, значит… — Я родине не изменял, — твердо ответил Егор. — Потому и остался. Она мне изменила — да. — Родина? Тебе? Да кто ты такой, чтобы она тебе изменяла? — Человек. Простой русский человек… — У нас сейчас все советские. — Вот в том-то и дело. Потому война и продолжается. — Какая еще война? — Гражданская. — И кто с кем? — Русские с советскими, — улыбнулся Егор. — Ах ты, контра! — взбеленился Григорий. — Морда белогвардейская! Волна мутной боли захлестнула череп, и капитан едва удержался, чтобы пуля за пулей выпустить в скалящего зубы зека весь барабан… * * * До города добрались без приключений, и капитан Полешков, оставив бойцов охранять едва живого пленного, кинулся в управление. Благо оно находилось неподалеку от станции «Кедровогорск-товарная» на самом въезде. Несмотря на поздний час, в управлении было полно народу, на Григория Никифоровича с его перевязанной головой все косились, но вопросов не задавали — не принято тут было задавать лишних вопросов. — Здравия желаю, товарищ старший майор, [35] — ворвался капитан в кабинет начальника. |