Книга Трансмиграция Тимоти Арчера, страница 44 – Филип Киндред Дик

— Начни с последней страницы, — посоветовала я, — и работай дальше. Так тебе не придется читать этого.

— Я брошу их. Ой! — Она сделала вид, будто бросает гранки на пол, но вовремя подхватила их. — Порядок имеет какое-нибудь значение? Давай перемешаем их.

— Впиши какую-нибудь фигню. Типа «Это полный отстой» или «Твоей маме приходится работать».

Кирстен сделала вид, что пишет:

— «Джефф появился перед нами голым, держась рукой за член. Он распевал гимн «Звездно-полосатый навсегда»».

Мы обе засмеялись. Я рухнула на нее и мы обнялись.

— Я дам тебе сто долларов, если ты это вставишь, — проговорила я с трудом.

— А я передам их ИРА.

— Нет. Налоговому управлению.

— Я не отчитываюсь о своих доходах. Шлюхам не надо. — Ее настроение переменилось, веселый настрой явственно угас. Она мягко похлопала меня по руке, а затем поцеловала.

— За что? — спросила я, тронутая.

— Они считают, что пятно означает опухоль.

— О, нет.

— Да. Вот и весь сказ. — Она оттолкнула меня с едва сдерживаемым раздражением.

— Они могут что-нибудь сделать? То есть они могут…

— Они могут сделать операцию. Удалить легкое.

— А ты все так и куришь.

— Поздновато отказываться от сигарет. Вот же черт. Возникает интересный вопрос… И не я первая задаю его. Когда воскресаешь во плоти, воскресаешь в совершенной форме или же со всеми шрамами, ранами и изъянами, что были у тебя при жизни? Иисус показал Фоме свои раны. Фома засунул руку в его — Иисуса — бок. Ты знаешь, что из той раны церковь и родилась? В это католики и верят. Из раны, раны от копья, хлынула кровь и вода, пока он висел на кресте. Это влагалище, влагалище Иисуса. — Кирстен явно не шутила, она казалась серьезной и печальной. — Мистическое представление о духовном втором рождении. Иисус родил всех нас.

Я пересела на стул рядом с кроватью, ничего не ответив.

Новость — медицинское заключение — потрясла и ужаснула меня, я даже не могла отреагировать как следует. Кирстен, однако, выглядела спокойной. Они напичкали ее транквилизаторами, догадалась я. Они всегда так поступают когда сообщают подобные новости.

— Теперь ты считаешь себя христианкой? — сказала я наконец, не в состоянии придумать что-нибудь другое, что-нибудь более уместное.

— Окопный синдром, — ответила Кирстен. — Что думаешь о названии книги? «Здесь, деспот Смерть».

— Его предложила я.

Она выразительно посмотрела на меня.

— Почему ты так смотришь на меня?

— Тим сказал, что это его название.

— Ну да, его. Я предложила ему цитату. Это одна из нескольких, я предложила целую подборку.

— Когда это было?

— Не знаю. Некоторое время назад. Я уже забыла. А что?

— Это ужасный заголовок. Я возненавидела его, как только увидела. Я не знала о нем, пока он не свалил эти гранки мне на колени, в буквальном смысле слова на колени. Он даже не спрашивал… — Она умолкла, затем погасила сигарету. — Смахивает на чье-то представление о том, как должно выглядеть название книги. Пародия на название книги. Того, кто никогда раньше не озаглавливал книги. Удивлена, что редактор не отверг его.

— Камешек в мой огород?

— Не знаю. Ты сама так поняла. — Она стала изучать гранки, совершенно игнорируя меня.

— Хочешь, чтоб я ушла? — спросила я неловко через какое-то время.

— Мне действительно наплевать, что ты делаешь, — ответила Кирстен.

Она продолжала работать. Потом прервалась, чтобы закурить еще одну сигарету. Тогда я заметила, что пепельница у ее кровати наполнена выкуренными наполовину сигаретами.

Я узнала о ее самоубийстве, когда мне позвонил Тим. Ко мне в гости приехал мой младший брат. Было воскресенье, так что мне не надо было идти в магазин на работу. Мне пришлось стоять и слушать, как Тим говорит мне, что Кирстен «только что ушла». Я смотрела на своего младшего брата, по-настоящему любившего Кирстен. Он собирал модель СПАД XIII из бальзового дерева — он знал, что звонит Тим, но, конечно же, не знал, что теперь Кирстен, как и Джефф, мертва.

— Ты сильная, — звучал голос Тима в моем ухе. — Я знаю, ты выдержишь.

— Я видела, что к этому шло.

— Да, — он казался безразличным, но я знала, что у него разрывается сердце.

— Барбитураты? — спросила я.

— Она приняла… Ах, они точно не знают. Она приняла их и засекла время. Подождала. Потом вошла и рассказала мне. А потом она упала. Я знал, что это было. — Он добавил: — Завтра она должна была вернуться в Маунт-Сион.

— Ты позвонил…

— Приехала «скорая помощь», и ее отвезли в больницу. Они сделали все возможное. Но дело в том, что максимальная доза была уже в организме, и то, что она приняла как передозировку…

— Вот оно что. В этом случае промывание желудка не помогает, яд уже в организме.

— Не хочешь приехать сюда? В Сан-Франциско? Я был бы очень признателен.

— Со мной Харви.

Мой младший брат поднял глаза. Я сказала ему:

— Кирстен умерла.

— А, — кивнул он и через миг вернулся к своему самолету. Как в «Воццеке». подумала я. В точности концовка «Воццека». [84] Вот она я: интеллектуал из Беркли, рассматривающая все в переводе на культуру, оперы, романы, оратории и поэмы. Не говоря уже о пьесах.

Du! Deine Mutter ist tot! [85]

А ребенок Марии отвечает:

Но, но! Прыг, прыг! Прыг, прыг!

Я сломаю твою игрушку, подумала я, если ты будешь продолжать в том же духе. Маленький мальчик собирает модель самолета и не понимает: двойной ужас, и оба охватывают меня.

— Я приеду, — сказала я Тиму, — как только найду кого-нибудь посидеть с Харви.

— Ты можешь взять его с собой.

— Нет, — я машинально покачала головой.

Я попросила соседку присмотреть за Харви остаток дня и вскоре была на пути в Сан-Франциско, переезжая на своей «хонде» по мосту Бей-бридж. А слова из оперы Берга все еще навязчиво звучали у меня в голове:

Охотника жизнь весела,

Охота всем доступна!

Охотником будь я,