Книга Операция "Шасть!", страница 28 – Александр Сивинских, Евгений Журавлев

Фебруарий Мартович при этих словах будто наяву увидел шакальи физиономии своих партнеров по ноу-хау-трансферту. Подавать столь дурно пахнущие «сигналы», кроме этих «грызунов», было некому.

– Сигнал, значит… А документики ваши посмотреть можно? – Он решился наконец-то навести справки.

– Давно бы так, – одобрительно проворчал Добрынин. Он протянул Гендерному книжечку в пупырчатых, будто икорных, корочках, а также лист предписания. – А то допускаете на секретную территорию кого ни попади. Без проверки, да еще в вечернее время. Непорядок.

Фебруарий Мартович внимательно изучил удостоверение и отметил, осторожно торжествуя:

– Вы, как я понимаю, всего лишь стажер?

Никита посмотрел на него с брезгливым соболезнованием, будто на слаборазвитого ребенка, только что съевшего собственную козюлю:

– Господи-ин Гендерный… – протянул он. – Что же вы думаете, в такой собачий час на крысиные помойки старших инспекторов посылают? Или ждете, что сама генеральша Вожжина пожалует? Ладно уж, – миролюбиво сказал он, пряча документы в карман, – можете не отвечать, вопрос риторический. Идемте к столовой.

Столовая располагалась в дальнем от проходной конце здания. Вообще, здание НИИ больше всего походило на помесь грандиозного семиэтажного зиккурата и броненосца времен Цусимы. Цеха опытно-экспериментального завода «Луч» занимали четыре нижних яруса (корпус корабля), а собственно исследовательские корпуса – пирамидальную «палубную надстройку». Впрочем, картафановцы, слабо знакомые как с архитектурой древней Месопотамии, так и с конструкцией боевых кораблей прошлого, называли его Ледоколом.

Никита шагал по широким, гулким, полутемным коридорам, рассеянно изучая выцветшие плакаты на стенах. Он слушал пыхтение Гендерного и думал о том, что крыс возле столовой, скорей всего, не обнаружится, после чего толстячок станет еще подозрительней. Придется вновь надсаживать бронхи, модулируя комиссарский рык, а это, признаться, ему уже во как надоело. Одна надежда на Фенечку.

Дошли. Широкие стеклянные двери, способные пропускать в столовую по пять плечистых научных сотрудников зараз, оказались заперты. Фебруарий Мартович, скорчив трагическую мину, развел пухленькими ручками:

– Вот. Я вас извещал, что я не по хозяйственной части. Ключей у меня нет. Если хотите, можем обойти снаружи. Там и мусорные баки, наверное, найдутся. Но предупреждаю заранее – получится долго.

Никита насупился, соображая, чего наплести «объекту разработки», чтобы отговорить от негожей затеи покинуть внутренности Ледокола.

Гендерный тоже насупился, соображая, как потактичнее сунуть санитарному инспектору рублей двести, – да и выпроводить к черту.

Тут-то из-за кадки с чахлой пальмой и выскочила мелкая, темная и как будто хвостатая тварь. Тварь пронзительно пискнула и молнией шмыгнула по коридору в сторону проходной.

– Ага! Вот она, крыса! – азартно завопил Никита, бросаясь в погоню.

– О боже… – тихо проговорил Фебруарий Мартович, который абсолютно ясно разглядел, что это была вовсе не крыса. Маленькая, чуть больше кулака, сморщенная, как гриб сморчок, человеческая голова с десятком не то косичек, не то паучьих ножек. На них-то она и передвигалась, да как проворно! Гендерному вдруг сделалось тревожно. Даже жутковато. Жутковато находиться здесь, где обитают подобные создания. И не менее жутко идти туда, куда оно умчалось. Успокаивая себя мыслью, что это какая-нибудь дурацкая поделка молодых балбесов из лаборатории робототехники, он зарысил следом за инспектором. Сперва легко, но с каждой секундой все больше убыстряя шаг и боясь оглянуться.

Не походил проклятый сморчок с ножками на мини-робота, никак не походил!

Фебруарий Мартович настиг Добрынина возле собственного кабинета. Инспектор азартно ковырял крюком плинтус, расширяя какую-то не то дыру, не то в самом деле нору.

– Это не крыса, – отдыхиваясь, просипел Фебруарий Мартович. – Это, должно быть, экспериментальный робот.

Борец с вредителями выпрямился, недовольно засопел и вдруг рявкнул наподобие пожарного набата:

– Что за дикий бред!

И сейчас же того страшней:

– Это ваши апартаменты? Открывайте немедленно, грызун внутри!

– Да, это мои апартаменты, – всхлипнул раздавленный акустическим ударом Фебруарий Мартович и отпер ослабевшими руками дверь: – Прошу, господин инспектор.

Никита натянул на лицо респиратор и крадучись, словно в самом деле опасаясь спугнуть пасюка, вошел в кабинет.

Громогласный инспектор чувствовал себя в вотчине Гендерного как дома. Он скрипел сапогами, царапал стены и пол крюком. Заглядывал в шкафы и за портьеры. Молодецки ухая, двигал мебель и всюду, всюду рассыпал толстым слоем тошнотворно воняющий грязно-желтый порошок. Если тварь и впрямь забежала сюда, она давно должна была ретироваться, спасая жизнь. Или окочуриться.

– Вы, извиняюсь, скоро закончите? – ежеминутно спрашивал его Фебруарий Мартович и добавлял молитвенно: – Мне уходить пора. У меня сердце. Режим.

На самом-то деле сердце у Гендерного было молодым на зависть. Как и здоровье вообще. Единственное, что его несколько беспокоило, так это простата. Чуть-чуть.

Добрынин это, видать, понимал.

– Служенье муз не терпит суеты, – отвечал он, разбрасывая новые и новые порции отравы. – Также не терпит суеты и дератизация.

Снова забулькал жестяным голосом окаянный телефон.

– Слушаю, – слабо сказал Фебруарий Мартович.

– Тут такая Каракалпакия, Февраль Муратович, – бодро протявкал мучитель вохровец. – Наряд из жандармерии объявился. На территорию института желают пройти. Руководство спрашивают.

У Гендерного помертвело в груди. Снова перед его мысленным взором всплыли злорадно улыбающиеся акульи рыла компаньонов по «интеллектуальному экспорту».

Он в три приема протолкнул сквозь пересохшую глотку:

– Что. Им. Нужно?

– Это… ну нелегальных иностранцев ищут. Говорят, у нас тут вьетнамский цех по пошиву тапочек работает.

У Фебруария Мартовича несколько отлегло от души.

– А я-то при чем? – сказал он уже значительно бодрее. – Вызывай директора.

– Зачем это? – испугался охранник. – Зачем директора, когда вы все равно уже тут? Не, вы уж сами его вызывайте, Февраль Муратович. А мы люди маленькие, нам не положено. Такая вот Каракалпакия!

Гендерный приуныл. Вызывать директора в двенадцатом часу ночи было форменным самоубийством. Почище харакири.

– Хорошо, я сейчас подойду встречу. Вы скоро? – в десятый раз обратился он к Добрынину.

– Служенье муз не терпит суеты, – с расстановкой повторил Никита и метнул на туфли Фебруарию Мартовичу пригоршню гадкого порошка.