Онлайн книга «Смерть на Ниле [= Убийство на пароходе 'Карнак']»
|
На палубе стояла Корнелия, облокотившись на перила. – Это вы, мсье Пуаро, – начала она, обернувшись, – ужасно, такое страшное несчастье. Пуаро посмотрел на небо. – Когда светит солнце – луна не видна, – проговорил он, – но стоит закатиться солнцу, стоит солнцу скрыться… – Простите? – сказала Корнелия, широко открыв рот. – Я только сказал, мадемуазель, когда заходит солнце, мы видим луну. Вы со мной не согласны? – Почему же, разумеется, согласна. Однако она смотрела на него неуверенно. Пуаро усмехнулся. – Я болтаю глупости, не обращайте внимания. Он неторопливо направился в сторону кормы. Около первой каюты он помедлил. Оттуда доносился голос… – Какая неблагодарность – после всего, что я для тебя сделала! Никакого сочувствия к несчастной матери! Никакого сочувствия к моим страданиям… Пуаро плотно сжал челюсти. Он поднял руку и постучал. Настороженная тишина и затем голос миссис Оттерборн: – Кто там? – Мне нужна мадемуазель Розали. Девушка показалась в дверях. Она выглядела измученной, темные круги под глазами, морщинки у рта. – В чем дело? – спросила она грубо. – Что вам угодно? – Я хотел бы поговорить с вами, если вы согласитесь доставить мне это удовольствие. Она еще больше помрачнела, глядя на него подозрительно. – О чем? – Прошу вас, мадемуазель. Она вышла на палубу и закрыла за собой дверь. – Ну. Пуаро мягко взял ее под руку и повел вперед, на корму. Они прошли душевые и завернули за угол. Вся корма теперь принадлежала им, впереди простиралась широкая река. Пуаро облокотился на перила. Розали же стояла прямо и чопорно. – Ну? – повторила она нетерпеливо. – Мне необходимо задать вам несколько вопросов, мадемуазель, – начал он медленно, тщательно подбирая слова. – Но я почти уверен: вы не захотите ответить ни на один из них. – Тогда вы привели меня сюда напрасно. Пуаро медленно водил пальцем но деревянному поручню. – Вы, мадемуазель, привыкли нести свое бремя в одиночестве. Так можно надорваться. Напряжение станет вам не под силу. Мадемуазель, вам не под силу это бремя, вы недолго сможете жить в таком напряжении. – Я не понимаю, о чем вы говорите, – сказала Розали. – Я говорю только о фактах, простых и страшных. Назовем вещи своими именами и сделаем это покороче. Ваша мать – алкоголик, мадемуазель. Розали молчала. Впервые она растерялась. Она было открыла рот, но снова стиснула губы. – Не нужно ничего говорить, мадемуазель. Я сам все скажу за вас. Еще в Асуане меня заинтересовали отношения между вами. Почти сразу мне стало ясно – вы самоотверженно оберегаете свою мать от чего-то, а этот ваш сарказм и непочтительность к ней не больше, чем маска. И от чего вы оберегаете ее, я понял гораздо раньше, чем встретил ее однажды утром настолько пьяной, что ошибиться было невозможно. Мне стало ясно – она устраивает пьяные оргии в одиночестве, а вы мужественно боретесь с пороком, с которым бороться трудно, почти невозможно. Ведь она, подобно всем пьяницам, научилась хитрить, добывать спиртное и прятать его от вас. Я бы нимало не удивился, узнав, что лишь вчера вечером вы раскрыли ее тайник. И, значит, вчера же, как только ваша мать уснула, вы опустошили тайник набросили бутылки со спиртным в воду. – Он помолчал. – Я ошибаюсь? – Нет. Вы совершенно правы. – Она заговорила, отчаянно, горько. – Как глупо было молчать, но мне было стыдно, и я не хотела, чтобы все узнали! Ведь тогда бы все узнали. И потом, меня оскорбило такое нелепое подозрение… подозрение, будто я… Пуаро закончил фразу за нее: – Вам показалось оскорбительным подозрение в убийстве? – Да, – и снова неудержимая исповедь, – я так отчаянно старалась скрыть ото всех… ведь она не виновата. Ее книги больше не покупают. Всем надоел ее дешевый секс, а она никак не может смириться, ей это кажется несправедливым. И вот она стала пить. Я долгое время не могла понять, почему она ведет себя так странно. Потом поняла, пыталась остановить ее. Какое-то время все шло нормально, но вдруг началось снова, и жуткие скандалы и ссоры с посторонними людьми. Ужасно, – она вздохнула. – Мне приходится быть начеку, чтобы вовремя увести ее… И вот она возненавидела меня. Она во всем винит меня. Иногда я вижу это в ее глазах… – Бедная девочка, – сказал Пуаро. Она резко повернулась к нему. – Не смейте меня жалеть. Не будьте ко мне добры. Мне легче без этого. – Она глубоко и горестно вздохнула. – Я так устала. Смертельно устала. – Я знаю, – сказал Пуаро. – Все вокруг считают меня грубой, невоспитанной, упрямой. А я ничего не могу поделать. Я разучилась быть хорошей. – Я же говорил вам – вы слишком долго несете свое бремя в одиночестве. – Какое облегчение разговаривать с вами, – медленно сказала Розали, – вы всегда были так добры ко мне, мсье Пуаро. А я так часто обходилась с вами безобразно грубо. – Вежливость совсем не обязательна между друзьями. Она вдруг снова стала подозрительной. – Наверное, вы расскажете о нашем разговоре? Вам ведь придется объяснить, почему я выбросила за борт эти проклятые бутылки? – Нет, вовсе не придется. Вы только ответьте мне: когда это было? Десять минут второго? – По-моему, да. Я не помню точно. – Так, теперь скажите, мадемуазель, вы видели мадемуазель Ван Скулер? – Нет, не видела. – По ее словам, она выглянула из двери своей каюты. – Наверное, я не заметила. Я оглядела палубу, а потом повернулась к реке. – Значит, вы не видели ничего – совсем ничего, когда были на палубе. Наступило молчание, долгое молчание. Розали нахмурилась, казалось, она серьезно обдумывает что-то. Наконец, она решительно проговорила: |