Онлайн книга «Дети погибели»
|
– Тьфу ты, чёрт! Теперь не расслышишь ничего, – выругался Квятковский. Он приподнялся, выглянул из-за ствола огромной сосны. Загорелся свет в окне противоположной дачи. Стукнула дверь. – Это тот, что дрова колол… – сказал Александр. Куры, наконец, успокоились, и понемногу начал стихать собачий лай. Шпик, коловший дрова, вышел за калитку в переулок. Остановился. Он курил цигарку; красный светлячок время от времени взлетал и опускался. – Ишь, бдительный какой… – прошептал Квятковский и замер: какая-то чёрная тень беззвучно метнулась к шпику. Огонёк взлетел высоко, выше головы, – и отлетел в сторону, погас. Раздался хрип и тяжкий вздох. Потом – шум, как будто волокли что-то тяжёлое. – Господи! – вымолвил Квятковский. – Да он же его придушил! И назад, во двор, втащил!.. Теперь они оба поднялись на ноги. Прячась за деревьями, выглянули. Ждали долго, но в переулке больше не было ни единого шороха, ни одного движения. – «…Есть на Во-олге утёс… Ди-иким мо-охом оброс!..» – донёс ветерок издалека. На этом песня, наконец, закончилась. Подождали ещё. – Ну, брат, я думаю, пора выходить, – шепнул Квятковский. – А то мы его прокараулим… Две смутные тени отделились от сосен и появились в переулке. Уже начинало светать. Пригнувшись, вдоль забора перебежали к воротам дачи. Пресняков ухватился за верхний край руками, подтянулся. Квятковский молча ждал, поддерживая Преснякова за ноги. – Вымерли все, что ли… – прошептал Пресняков, бесшумно опустившись на землю. – Ладно, – ответил Квятковский. – Рискнём… Подсади-ка меня… Он встал на спину Преснякова, перевалился через забор и исчез. Некоторое время стояла тишина. Потом послышались осторожные шаги. Скрипнул засов, крашенные металлические ворота открылись. В бледном свете начинавшегося утра лицо Квятковского казалось совсем белым. – Зайди, – тихо сказал он. Пресняков скользнул во двор, сделал шаг-другой вперёд, и чуть не упал, запнувшись обо что-то. – Осторожно, – шепнул Квятковский. – Тут, брат, такое… Поперёк дорожки ничком лежал человек. Одна рука отброшена в сторону, другая подвёрнута. Что-то липкое и чёрное натекло вокруг. Пресняков нагнулся, протянул палец, коснулся лужи и отпрянул: – Кровь! – Ч-ш-ш! – снова зашипел Квятковский. – Что ты, как барышня? Тут всюду кровь… Они двинулись к веранде. На дорожке лежали ещё два трупа. И четвёртый – на крылечке веранды, головой вниз. Белая рубаха светилась в полутьме. Человек глядел в небо застывшими, выкаченными от ужаса глазами. Обойти труп было нельзя: пришлось перешагивать. Квятковский запнулся о ноги убитого. Посмотрел. – Сапоги офицерские… Пресняков тоже перешагнул. Оглянулся на двор. Под забором, откинув лапы, лежал матёрый кудлатый волкодав. Из-под него тоже натекло чёрное, липкое… – Словно мясник прошёл, – тихо проговорил Пресняков. – Пойдём в дом? – Нет, – ответил Квятковский. – Ты лучше здесь постой, да не на виду: пригнись на всякий случай. А я дом осмотрю. Он вернулся через минуту, ещё бледнее прежнего. – Ещё двое в кроватях зарезаны. В мансарде пусто, окно открыто… Куда Убивец мог пойти? Пресняков сказал отрывисто, – его поташнивало: – Куда угодно. К Разливу, в леса, на пристань… – Пошли, – кивнул Квятковский. – Я думаю, он пошёл на пристань. Может, ещё успеем… * * * Петруша выглянул из кустов, оглядел лодочную станцию. Негромко шуршали волны, покачивались прогулочные ялики. Петруша выполз из кустов, прокрался мимо сторожки к сараю. Оглядел запор. Ухватился рукой за скобу, другой упёрся в стену. Скоба шершаво скрипнула, вытягиваясь из доски. Бесшумно открыв дверь, Петруша скользнул внутрь. И почти тут же вышел, держа на плече два весла. Прошёл по длинному деревянному причалу, положил вёсла в маленький ялик. Вцепился в скобу, державшую цепь. Скоба не поддавалась. Петруша вынул нож, поковырял вокруг скобы. Вырвал её, бросил вместе с цепью в воду. Ступил в ялик, вставил вёсла в уключины… * * * Когда Квятковский и Пресняков появились на пристани, было уже поздно. Разгоралось утро, вода наливалась тёмной синевой. Вдали, у горизонта, темнела точка. – Вон он! Квятковский и Пресняков переглянулись. – В Питер плывёт… – сказал Пресняков. – Точно. И нам туда же, значит, – Квятковский шумно вздохнул. – Господи, хоть свежего воздуха вдохнуть после этой скотобойни… * * * УГОЛ КУЗНЕЧНОГО И ЯМСКОЙ. Достоевский вышел на Ямскую улицу и остановился, пережидая, когда уляжется пыль, поднятая лихачом-извозчиком. День был славный, солнечный и безветренный. Пыль никак не хотела оседать, облаком мерцая в лучах солнца. Из этой пыли появился человек. Невысокий, коренастый, одетый в старую шинель без знаков различия. – Утречко доброе, господин хороший… – хрипло сказал коренастый. Фёдор Михайлович вздрогнул. Всмотрелся. Борода жёлтая от пыли, очки, кривовато сидящие на переносице… – Да какое уж утро: день давно, – нахмурился Достоевский. – А это у всякого по-разному. У одних утро – когда солнце встаёт, у других – когда проснутся… – витиевато проговорил человек и, видя, что Достоевский намеревается идти, спросил: – Простите великодушно… Вы не в этом ли доме изволите проживать? Он кивнул на дом, стоявший за спиной Фёдора Михайловича. – В этом, – ответил Достоевский. – А позвольте спросить, в которой квартире обитают господин Алафузов? Фёдор Михайлович ещё раз вгляделся в незнакомца, и в душе его шевельнулась тревога. – А вам что за дело? – грубовато спросил Достоевский. – А надобен он мне, господин этот, – простодушно пояснил незнакомец. Достоевский пожал плечами. – Тут многие проживают, всех и не упомнишь. Комнаты сдаются, жильцы меняются… Коли хотите что узнать, так у дворника спросите. Человек сверкнул глазами. – А и то верно, – сказал, улыбаясь щербатой улыбкой. – И как сам-то не сообразил? Извиняйте, ежели что… Достоевский промычал что-то неопределённое и пошёл через улицу. Свернув за угол, остановился, выглянул. |